Лунный князь. Беглец

Дарэйли над чем-то засмеялись за спиной. Надо мной, конечно. У них «принц-не-принц-не-пойми-что» – самый популярный объект для зубоскальства. Особым успехом пользуется рассказ Луаны о том, как изверг Авьел умер от жалости при одном взгляде на мои дрожавшие руки с мечом.

Мрачный и тоже злой, как осенняя муха, Ллуф догнал меня, пристроился рядом на песчаном берегу:

– Давай помогу, хотя Ринхорт и запретил…

Ха! Знаю я его помощь. Опять на железного друга жаловаться пришел. Я видел, что между этими двумя бывшими рабами Пронтора отношения были еще более натянутыми, чем сейчас между мной и Ринхортом, и подозревал, что мой учитель не простил невольного предательства Ллуфа, когда тот его ловил. Но разве «каменюка» виноват, что исполнял приказ жреца Авьела?

Истинную причину, почему черный рыцарь сторонился белого, я понял только вчера вечером, когда, забравшись по нужде в кусты, стал случайным свидетелем тихого, но яростного разговора Ринхорта и «воздушного» Бенха:

– Если я еще раз услышу, Бенх, хоть один грязный намек о Ллуфе, – вызову на дуэль и убью! – шипел Ринхорт.

– Да брось, кто не знает, что все Гончары его… того, по очереди? Ничего нового я никому не открыл.

– Теперь все в прошлом. И напоминать ему…

– В прошлом? Ха! А то я не вижу, как он на тебя смотрит, каждое слово ловит.

– Заткнись! Оставь свои дрянные мысли при себе, светлый.

Последнее слово Ринхорт как выплюнул.

Если до этого подслушанного разговора я ненавидел Гончаров, как зло, то сейчас начал презирать, как мерзейшее зло. «Их надо уничтожить всех, под корень, чтобы даже памяти в Подлунном мире не осталось!» – стиснул я зубы.

Терпеть присутствие Ллуфа я мог лишь потому, что он единственный не хлопал меня по плечу. Вообще ни разу не прикоснулся даже случайно с тех пор, как на постоялом дворе прикрикнула на него Луана.

Ллуф четверть часа мыл один-единственный корешок, то и дело оглядываясь на луг, где носился привычный уже стальной вихрь, правда, уже не столь бурный, как в первые дни совместного путешествия.

Ринхорт и Луана тренировались в искусстве убийства друг друга. Надо мной они все уже всласть натренировались с утра, до сих пор у меня руки дрожат, мышцы ноют, а зарастающие порезы чешутся. Ранок стало куда меньше, чем было поначалу, но я не льстил себе: дарэйли явно щадили жертву суккуба, и эта жалость меня особенно бесила.

– Ты заметил, что они оба слабеют? – не выдержал Ллуф. – Ему же нельзя брать ее своей дарэйлиной.

Я фыркнул: достали! Ллуф со своими разговорами о Ринхорте, железный рыцарь со своими вздохами то о конопатой Щепке, отказавшейся в последний момент ехать с такими хорошими демонами, то тут же, без паузы, о красоте Луаны. А эта «серебряная» дева с лечебными поцелуями достала больше всех, хотя всего лишь один раз. Вот поперек горла мне уже эти дарэйли!

Одна радость – Орлин не забывает поднять меня в небо перед сном. После чего я уснуть и не могу: каждый раз эта пернатая сволочь меня в воздухе сбрасывает. Последний раз он подхватил меня в локте от земли. Как будто у меня второе крыло вырастет от страха. И то мое единственное, что было, похоже, отсохло: ни разу больше не появилось.

Зато есть другие изменения: на виске побелела еще одна прядь, симметрично первой, и теперь я похож на козленка. А не надо было пить из лошадиной бочки на конюшне! Не пахал бы сейчас как лошадь.

Я склонился над водой, вгляделся в отражение: жесткие черные волосы подросли и торчали во все стороны, а две светлые пряди выглядели, как рожки и даже золотились под солнцем. Ну и урод. Особенно, рядом с идеальной красотой дарэйли камня.

– Скажи ему, Райтэ! – снова заладил Ллуф. – Меня он и слушать не хочет. А ты вроде как его сюзерен.

– Вот именно, вроде как. Пусть делает, что хочет, я ему не хозяин! – процедил я. В котелок плюхнулся последний вымытый корешок. Лучше бы я ушел охотиться вместе с Градниром и заодно потренировался в стрельбе из лука. – И почему это Ринхорту нельзя объявить Луану «заменяющей»?

– Он темный, а она – светлая.

– И что?

– Она – та же сущность, что у него. Две разделенные стороны одной сущности гасят друг друга. Как добро уничтожает зло, а свет – тьму. Потому жрецы убивают наших кровных братьев и сестер.

– Чтобы мы не убили потом друг друга?

– Я бы назвал это иначе – чтобы не извели, силу не погасили.

– То есть, мы стали бы нормальными людьми, если бы выросли вместе с братьями? – загорелись у меня глаза.

– Вряд ли, – Ллуф качнул головой, и его белые волосы колыхнулись, как речная струя. – Дарэйли, исчерпавший силу, умирает.

Как все неправильно с нами! Я выпрямился, прищурившись на запыхавшихся единоборцев. Ринхорт, взяв девушку за плечи, что-то ей объяснял.

В котелке булькнуло как-то слишком сильно. Я опустил глаза: вместо корешка, вымытого, наконец, каменным хранителем, в воде сиял фиолетовыми бликами крупный кристалл аметиста с уродливыми гранями.

– Ллуф! Я, между прочим, чистил этот овощ, чтобы съесть, а не зубы об него сломать!

Юноша покраснел, выудил аметист и швырнул в реку.