Лунный князь. Беглец (СИ)

Этот легкий шум породил слабое эхо за спиной — шорох, донесшийся из-за тканевой ширмы, перегородившей шатер надвое. Жрец не стал оборачиваться, но немедленно развеял светящийся магический полог, запалив вместо него обычную свечу, сосредоточенно свел брови, а уголки его тонких губ тронула улыбка.

Черноволосая, ослепительно красивая девушка, появившаяся из-за ширмы, старалась не дышать и кралась на цыпочках. Но жрец чувствовал каждое ее движение, как простой гончар чувствует движение глины под его пальцами, когда крутится круг.

Кстати, о круге. Заметив трупики насекомых, девушка становилась, подобрала подол длинной льняной рубашки, не решаясь перешагнуть через смертную полосу.

Сьент едва сдержал порыв все-таки оглянуться и полюбоваться на эффект. Наверняка ее синие глаза под густыми ресницами стали огромными, алые губы жалобно округлились, на белом личике — неподражаемая брезгливо-сочувственная гримаса, и его рабыня решает: то ли в обморок упасть, то ли продолжить коварное покушение на Гончара.

Победило коварство. Девушка осторожно переступила ободок на полу и накрыла ладошками глаза Сьента.

— Попался! — ликующий шепот.

— Почему ты без перчаток, Мариэт? — нахмурился он. — Я запретил тебе их снимать!

Она тут же использовала лучший метод обороны:

— А почему ты опять читаешь ночью? Я тоже запретила!

— Какое счастье, что никто из иерархов не слышит, как дарэйли что-то запрещает жрецу, — усмехнулся он, вывернулся из объятий и усадил девушку подальше от себя.

Мариэт насупилась, убрала со лба черный локон, перечеркнувший мраморную белизну кожи.

— Я же знаю, Сьент, что при них рабам и рта нельзя раскрыть по своей воле. Какой-то там горшок не смеет поучать Гончара.

Сьент поморщился от гневной вспышки, сверкнувшей в ее ярко-синих глазах, и назидательно пробубнил, стараясь, чтобы его голос старчески дребезжал:

— Не горшок, а 'сосуд с дарами духов'. Причем, в твоем случае — бесценный. Но ты не ответила на вопрос, дарэйли.

— Потому что в перчатках я не смогу вылечить твои испорченные чтением в неподобающий час глаза, человек! — она поджала губки, скользнула взглядом по золоченому переплету книжицы, срочно закрытой Сьентом. На лице появилась настороженность. — Опять ты допрашивал дух покойного Ионта? Зачем? Что нового поведал тебе сегодня дневник твоего врага?

Вот эта опаска, которую девушка тщетно прятала каждый раз, когда что-то напоминало ей о покойнике или о Лабиринте, этот потаенный страх Мариэт и заставлял Верховного подозревать, что его рабыня скрывает от него какие-то свои знания. Уже десять лет скрывает. Но не пытать же ее, в самом деле.

Не дождавшись ответа, Мариэт вздохнула.

— Сьент, ну ты же не Завоеватель, а жрец Эйне. Зачем тебе эта ужасная война? — в тысячный раз спросила она, бесцеремонно забравшись с ногами на хозяйское ложе.

— Расскажешь, почему ты отказалась десять лет назад слушать Лабиринт Нертаиля и искать исчезнувшего в его недрах принца, и я скажу, зачем иду туда.

Верховный выжидающе поднял бровь, и шаловливая красавица, покраснев, опустила ножки на пол, ручки сложила на коленях и сделала постную мордочку смиренной монашки. Что было совершенно противоестественно для ее сущности — для дарэйли жизни, единственной во всем Подлунье. Лгать она не решалась, и потому просто молчала, опустив ресницы. 'Пат. Снова', - усмехнулся про себя жрец.

Усмирив, хотя бы временно, этот кипевший бодростью фонтан, Сьент вернулся к дневнику, нашел запись, оставленную неофитом Ионтом после ритуала обращения.

'Власть, полученная из чужих рук — это плотина, поставленная в болоте'.

И эта скупая фраза — единственное свидетельство прозрения Завоевателя, когда величайший из полководцев осознал свою роль куклы в чужих руках.

Сьент хорошо помнил потрясение, которое испытал даже не при виде мертвого рыжеволосого тела своего врага, лежавшего с перерезанным горлом в луже крови, а при виде линий и рун построенного Ионтом Гончарного круга.

Необычного, неправильного, невероятного круга, где в каком-то безумии смешались знаки всех известных сфер.

А ведь, насколько было известно иерархам, император и его наставники работали над сферой Логоса, не более. Ионт должен был окончательно воплотить в близнецах не простую, но вполне посильную ему, Завоевателю, сущность — дарэйли власти.

Так зачем он применял в ту ночь чуждые Логосу элементы? Да еще и в одиночку проводил важнейший после призыва эйнеры* ритуал! Эта требующая высшего напряжения духа и ювелирной точности работа включала три почти единовременных действа и называлась 'Триадой раскрытия силы Сущего, отдания и запечатления даров'. Почему властный, но еще неопытный неофит никому не позволил контролировать такой сложный этап лепки 'сосуда даров духов' — дарейри**, нечеловеческого существа в человеческом теле?