Лунный копр

— Нет! — простодушно ответила она и сказала, что согласилась на свидание «тут с одним», а идти не хочется…

— И не ходи, — спокойно ответила Галя-парикмахерша, раздеваясь и отстегивая все свои накладки шиньоны, их у нее было целых три.

— Ну я же обещала…

— Подумаешь!

— Ну он же придет… Будет ждать…

— Ты что, дура? — сказала Нина-почти-студентка, уже лежа в постели и блаженно потягиваясь. Ноги у нее ныли от высоких каблуков.

— Ну… Я так не могу.

— Не можешь — иди… Что переживать!

Галя плюхнулась в кровать со счастливым хохотом:

— Ой, девки, как я устала! Ой…

— И погладить некому… — сказала проснувшаяся Люда-почтальонша.

Девочки похохотали и быстро уснули.

А Тоня промучилась почти до утра и встала с распухшими глазами. Голова тихо и нудно болела, ничего не хотелось, и было ощущение неприятной безысходности, такого она никогда не испытывала раньше. Перед глазами все время мелькало лицо зава, его улыбки, слова, смех. И разве этого она ждала, разве такого… Она пробовала приободриться, сходила в буфет позавтракать, пыталась читать, даже смотрела в окно вместе с только что проснувшейся Людой. Но и день за окном, легкий и золотистый, с тихими августовскими облаками, не радовал, как обычно. По-крестьянски простодушно Тоня любила погожие дни. А сейчас она думала, что лучше бы уж пошел дождь и тогда можно было бы не идти на это ненужное, ненавистное, распроклятое свидание…

Все-таки она пошла. Она надела самые лучшие жемчужно-дымчатые чулки, новую темно-серую юбку с блестящими, как полированное золото, пуговицами, нейлоновую цветную кофту с фестонами на рукавах, а на ногах Тони засверкали лаком ни разу не надетые югославские туфли с модными пряжками. Она покупала все это потихоньку, вдумчиво и обстоятельно, заранее предвкушая, как наденет и как изменится, и немного побаивалась, пойдет ли этот наряд к ее стрижке — недавно в Галиной парикмахерской Тоня постриглась по самой последней моде, и все девочки в комнате позавидовали ее волосам в прическе, а женщины в кафе ахнули и всплеснули руками, когда Тоня, смущаясь и алея, явилась на работу. Тоня припомнила, что именно в этот день заведующий пригласил ее к себе.

Новые туфли немножко давили; больше это ощущалось на правой ноге, и Тоня шла медленно. Она чувствовала и видела, как на нее непривычно глазеют все, а многие даже оборачиваются. Лицо ее полыхало, она чуть-чуть задыхалась от волнения, от непрошеного стыда, заливавшего румянцем и без того вишневые щеки.

Бедная Тоня никак не могла взять в толк, что сегодня была на диво хороша, что на нее не могут не оборачиваться, что нравятся не одни только тоненькие, что ей удивляются и завидуют.

Она появилась у кинотеатра ровно в срок, даже успела пройти раз и другой, втайне радуясь, что заведующего нет и вдруг он еще не придет или опоздает, тогда можно будет уйти с чистой совестью и уж никогда больше не соглашаться на такие встречи. Но едва она подумала так, зав вынырнул откуда-то из боковой улицы и подошел к ней, слегка улыбаясь. Она не знала толком даже, как его зовут — не то Константин Петрович, не то Владимирович. А он не представился ей, может быть, потому, что назвать себя Костей побоялся, а по имени и отчеству не хотелось. На сей раз он был опять в новом полосатом костюме, но так же уныл был его напряженный нос, так же бесцветны водянистые глаза и так же клейко блестели волосы, зачесанные по-дьячковски. Сегодня он не понравился Тоне еще больше, едва она взглянула на его впалую улыбку, открывшую хотя и вполне целые, но какие-то подточенные у оснований зубы. Зато она, по-видимому, произвела на него как раз обратное впечатление. Он весь засиял, обежал ее радостным взглядом, сказал, что билеты — вот они, фильм чудесный, и, подхватив Тоню под руку, настойчиво увел в ту же боковую улицу гулять до начала сеанса.