Лунный мираж над Потомаком

Речь президента способствовала развёртыванию широкой кампании угроз в адрес Советского Союза. «Успокоительно, — писала «Дейли ньюс», — что силы стратегической авиации находятся в состоянии постоянной боевой готовности и могут, поднявшись с баз, рассеянных повсюду в свободном мире, в любой момент засыпать Россию атомными бомбами». Военно-воздушным силам было вновь предложено, как и после запуска «Спутника-1», держать в воздухе до половины общего количества самолётов стратегического командования. Самолёты должны быть загружены термоядерными бомбами, а экипажам розданы приказы о нанесении удара по Советскому Союзу.

Странные метаморфозы, которыми отличалось развитие «позиции спокойствия» Эйзенхауэра, не могли, конечно, не вызвать некоторого недоумения у американских обозревателей. Часто не будучи в состоянии разобраться в истинной подоплеке происходящих событий, они с иронией безнадёжности писали, подобно Дж. Диксону: «Мы дьявольски отомстили русским. Если они заставили нас попотеть над вычислением орбиты своего спутника, то им уж никогда не определить настоящих орбит наших военных и политических деятелей».

«Позиция спокойствия» оказалась недолговечной. Но было бы ошибочно ограничиться только этим выводом, не пытаясь определить причины, которые обусловили её недолговечность. У Белого дома действительно имелись все объективные основания призывать к спокойствию, так как в силу последовательной миролюбивой политики Советского Союза его новые достижения в ракетостроении и в исследованиях космоса не угрожали и не могли угрожать Соединённым Штатам с военной точки зрения. Сами идеологи американской агрессивной политики не верили в возможность нападения Советского Союза на Соединённые Штаты. Чарльз Боллен, бывший посол США в Москве, перед своим уходом с этого поста говорил, как вспоминает Д. Пирсон, что «огромные массы русских не хотят войны». «И московское радио, — добавляет Пирсон уже от себя, — не даёт им забыть об этом. День за днём оно вбивает им в головы надежду на сохранение мира». «Если Вы предложите настоящему коммунисту взять в руки детектор лжи и спросите его затем, хочет ли он мира, — с раздражением и грубо заявил в своих показаниях перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности доктор Ф. Шварц, — он легко пройдёт это испытание. Он посмотрит на Вас просветлённым взором и скажет, что мечтает о мире». По мнению бывшего государственного секретаря Д. Ачесона, вообще не имело смысла рассуждать, могут ли космические успехи Советского Союза подтолкнуть его к развязыванию третьей мировой войны, «скорее следовало бы тревожиться по поводу действий американского правительства».

Время от времени даже в американской прессе проскальзывали признания, что Советский Союз проводит исключительно миролюбивую политику. «Несмотря на очевидную психологическую победу, которую одержал Советский Союз, — отмечала, например, «Нью-Йорк тайме», — это не привело к усилению угрозы возникновения войны». «Хозяева Кремля, — подтверждала и «Нью-Йорк геральд трибюн», — явно не собираются использовать своё оружие в военных целях». Характерно также, что, когда в марте 1958 года, то есть уже после появления советских спутников, американское информационное агентство провело в Дели опрос: «Кто больше способствует делу мира, Россия или Запад?» — за Советский Союз высказались 54 % опрошенных, а за Запад — только 18 % (28 % ответили «не знаю»).

Таким образом, можно сказать, что, если бы «позиция спокойствия» Эйзенхауэра основывалась на уверенности в миролюбии Советского Союза, на стремлении поддержать принцип мирного сосуществования, она была бы, в свою очередь, поддержана широкими массами американцев и милитаристам пришлось бы отступить. Но спокойствие Эйзенхауэра основывалось на столь же агрессивной, сколько и фальшивой концепции военного превосходства Соединённых Штатов во всех видах вооружений, в том числе и ракетных. При такой постановке вопроса критикам президента не составляло труда доказать, что он «обманывает народ» и что действительное положение вещей прямо противоположно той картине, которую он пытается нарисовать. Благодаря Эйзенхауэру дискуссия о военном значении советских спутников была поставлена с ног на голову и превратилась в выигрышный для правых спор о военном и техническом отставании самих Соединённых Штатов.

Случившееся нельзя отнести за счёт случайности или неудачных формулировок своей точки зрения Эйзенхауэром. По сути дела, Эйзенхауэр с самого начала, если можно так выразиться, находился по другую сторону баррикады, которую он оказался вынужденным защищать. И тем легче оказалось ему перейти в стан своих «врагов», когда эта баррикада, построенная небрежно и только в силу конъюнктурных соображений, рухнула окончательно.

Выбор пути