Лунный нетопырь

— Так ему командор и передал, через Эрма. Велел вернуть, что прихватил — и птенца, и ожерелок хрустальный. Только ответа не было — видно, припрятал. Сквалыга известный! Тогда командор и вызвал его на поединок. Теперь уж этому сиволапому не отвертеться — ежели он не ответит на вызов, ему зачтется поражение, и — ку-ку придворная должность!

Все правильно, ибо закон гласил: из какого уголка ни был бы послан вызов, верховный судья обязан прилететь туда и сразиться с безрассудным смельчаком, заранее обрекающим себя на гибель. Раньше таких практически не находилось.

Но закон подразумевал, что это будет не просто уголок, а земля Равнины Паладинов. Он не действовал на других планетах и, надо полагать, на Лютых островах — тоже. Вот почему Юргу и пришлось перенести место поединка на запретную для него территорию.

Но командор не имел права этого делать. И тем более — не в первый раз.

— Он не смел ступать на землю Равнины… — процедила она вслух.

— Так вокруг замка давно уже нет земли, — заговорщически ухмыляясь, сообщил Борб, по простоте душевной полагающий, что если скажешь «а» и прибавишь «б», то затем не грех перебрать и все оставшиеся буквы алфавита. — Командор и не собирается драться на королевской земле, он сейчас стоит на золоте. Голубом золоте Лроногирэхихауда. Он готовил сюрприз…

Что ж, сюрприз будет. И не когда-нибудь, а сейчас. Она наклонилась над Ю-ю, целуя его в соломенный завиток на затылке, и в следующий миг уже парила в теплой вышине летнего неба Джаспера, ее зеленого незабвенного Джаспера. Далеко внизу коробились черепичные крыши старинного замка, от парадных ворот которого начиналась сверкающая голубизной лестница, которая, полого сбегая от одной террасы к другой, оборачивалась лазоревым потоком; растекаясь по окрестностям, он затоплял конюшенный двор, садовые дорожки и половину турнирного поля.

На средней, самой широкой террасе, где когда-то (черные небеса — несколько веков назад!) они с Юргом и его названым братом Юхани пили утренний кофе, сейчас двигались две фигурки, с высоты кажущиеся крошечными, точно живые картинки из детских книжек. Еще несколько также неотличимых друг от друга силуэтов прилепилось к перилам лестницы, и только одна жирная клякса чернела на середине ступеней, выше всех.

Мона Сэниа возникла за одной из порфировых колонн, что сторожили вход в ее замок — незаметно для тех, кто сейчас был слишком поглощен поединком. Она замерла, плохо представляя себе, сколько же придется ждать; как никто другой она знала, что это поединок равных, и тянуться он может до бесконечности: эрл Брагин неуязвим для заговоренного меча новоиспеченного судьи, во всяком случае, пока в его жилах течет хоть капля крови, околдованной живою водой; а разжиревший Пыметсу непобедим благодаря чарам, кем-то и когда-то наложенным на переходящий по наследству меч.

По тому, как замедлены были движения сражающихся, стало очевидно, что поединок длится уже давно; каждый из противников определил для себя наиболее выгодную тактику и теперь тянул время, прекрасно понимая равновероятность победы и поражения, зависящих от какой-нибудь непредвиденной случайности. Пыметсу, полагаясь на сокрушительность своего удара, надеялся если не поразить, то хотя бы сбить своего бывшего командора с ног; тот, в свою очередь, больше доверялся технике боя, усвоенной на далекой родине, которую он за эти годы передал всем дружинникам за исключением как раз этого увальня Пы, обремененного природной ленью и чрезмерной уверенностью в своей легендарной силе.

Зловещий двуручный меч экс-дружинника вспарывал летний воздух даже не со свистом, а с каким-то всхрапом — и, как правило, мимо; командор вполне беззлобно целил в его правую руку, полагаясь на то, что выпавшее из нее грозное оружие станет знаком поражения. Он кружил и отскакивал, заставляя многопудовую тушу, закованную в душную кольчугу, делать глубокие выпады; Пы обливался потом и зверел на глазах.

Зрители, расположившиеся, как в амфитеатре, на ступенях лестницы над ними, обменивались небрежными репликами — Флейж и Ких у перил справа, старшее поколенье, Эрм и Дуз с Сорком, слева. Для них, как и для принцессы, равновесие сил было очевидно, и тем интереснее было ждать той непредсказуемой оказии, которая, как никто не сомневался, позволит командору надрать задницу этому возомнившему о себе борову. Так что ставки были пять к одному — Паянна, высившаяся, точно варварское идолище посреди античной лестницы, несомненно, болела за любимца.