Лунный нетопырь

Серые с легкой прозеленью глаза, казавшиеся еще светлее на черном, как у всех тихриан, лице дрогнули — мона Сэниа поняла, что еще год назад у него вырвалось бы пылкое: «Я готов день и ночь быть подле тебя, прекраснейшая из женщин, чтобы рассеивать твои тревоги!» — но за этот год он научился управлять не только своими подданными, но и собственными страстями.

Она подошла к груде подушек, громоздящейся в глубине шатра. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить многочисленные шерстинки, точно кто-то вытряхивал здесь изъеденную молью шубу.

— Сибилло? — с невольной усмешкой осведомилась принцесса. — Похоже, оно здесь ночевало.

— И едало, и пивало, — с такой же беззлобной улыбкой подтвердил Лронг. — Оно мне не слишком мешает, а отцу — в радость.

— Прости меня, я не спросила тебя сразу, как он? — Угасает, — просто ответил князь, не умевший кривить душой, но не смевший обременять своей скорбью ту, которую любил больше жизни. — Если бы не Паянна, его бы, наверное, уже не было с нами.

— Она что же, смыслит в тайнах врачевания? — недоверчиво спросила принцесса, знавшая по своему вынужденному пребыванию на Тихри, что сие искусство находится здесь едва ли не на пещерном уровне.

— Она ведь пыталась выходить собственного мужа и всех сыновей, — напомнил Лронг. — Было время научиться.

— Ну, если они с сибиллой дополняют друг друга…

— Как дикий кот с гуки-кукой: до смертоубийства пока не доходит, так и то хорошо. Но перепалки меж них забавные, отец от души веселится… — Он внимательно вгляделся в ее узкое, с пленительно очерченными скулами, лицо. — Но ты ведь пришла не для того, чтобы спрашивать о моем отце?

— Вы оба дороги моему сердцу и всегда в моей памяти, — проговорила она, и голос ее был теплее, чем она обычно себе позволяла. — Но кривить душой я не буду: сегодня у меня другая забота.

Она выбрала из груды большую подушку, стряхнула с нее линялую шерсть и уселась так, чтобы бездымные лиловые (не иначе как в ее честь!) светильники оказались у нее за спиной.

— С этой своей печалью, — продолжала она, — обращалась я к королю-кудеснику, повелителю пяти стихий, которому принадлежат все Первозданные острова, на одном из которых мы сейчас приютились. С его милостивого позволения, разумеется. Но он ответил мне, что для того, чтобы ответить на мой вопрос, его могущества недостаточно… А может быть, недоставало желания — уж слишком поспешен был его отказ.

Лронг уловил потаенную горечь в ее словах — было время, когда она и помыслить не могла, что к го-то возымеет дерзость не откликнуться на ее приказ или просьбу. Но врожденная чуткость подсказала ему, что с сочувствием надо повременить.

— В прошлый раз, помнится, я рассказала тебе, что мы нашли затерянную среди черных небес планету… чужой мир, все люди которого погибли много сотен лет назад. Но среди них попадались маги и колдуны, сибиллы, то есть, умевшие изготовлять чудодейственные талисманы. Один из них ты видишь на мне — эта хрустальная цепь с колокольцем позволяет мне понимать все людские языки, а моим собеседникам — внимать моей речи без толмача. Порой мне даже кажется, что меня понимают даже звери и птицы… Но я не о том. Она вздохнула и опустила голову.

— Я о Светлячке.

— Я это понял, прекрасная госпожа моя.

Да, верно, в прошлый свой прилет она уже рассказывала ему о своих поисках, но он ничем не мог помочь ей. Невеликодушно, наверное, заставлять его еще раз признаваться в своем бессилии.

— Понимаешь, Лронг, иногда надо просто выговориться, чтобы отмести все прежние предположения — тогда на их место придет что-то новое и, может быть, верное. Но так говорить можно только в кругу близких людей, когда не надо выбирать слова или, наоборот, прятать за ними что-то недосказанное.

Он прошелся по вытоптанному ковру, пригасил пару светильников — под сводом из тисненой кожи разлился мягкий полумрак, в котором слова текли свободнее, а звуки их казались мягче и доверительнее.

— Но как в прошлый раз я не смог помочь тебе, госпожа моя, — с горькой откровенностью признался он, опускаясь возле ее ног на ковер, — так и сейчас не вижу, чем могу быть полезен. Вот если бы мой отец сохранял еще ясный ум…

— А сибилло?

— На всех дорогах Тихри, вместе взятых, не найдется второго такого отъявленного и бесполезного болтуна и вруна. Так чем же он сможет быть полезным тебе на твоем Джаспере?

— Не на Джаспере — на Свахе.

— Хм?.. — невольно вырвалось у Лронга, изумленного тем, что целый мир может носить такое диковинное имя.