Лунный парк

И вот разговор зашел о Бакли, заведении, которое на самом деле и связывало все четыре пары, сидящие за круглым столом под приглушенным светом строгой до аскетизма столовой дома Алленов, – все наши дети ходили в эту школу. Нам напомнили, что завтра – родительское собрание, и поинтересовались, придем ли мы. Ну конечно, уверили мы сотрапезников, придем. (Я содрогнулся, представив себе последствия такой реплики: «Ни под каким предлогом мы не станем ходить в Бакли на эти собрания».) Разговор крутился вокруг отсутствия дарований, полнейшего отрицания, ложной системы ценностей, больших связей, крупных пожертвований, правильных моментов – проблем серьезных и насущных, при обсуждении требующих конкретики и примеров, но здесь они парили во всеобщем мареве анонимности, чтоб никто особо не смущался. Мне еще не приходилось бывать на званом ужине, где все разговоры вращались бы вокруг темы детей, а поскольку я был еще папашей-новичком, мне непонятен был эмоциональный подтекст и тревога, пульсирующие под светской болтовней, – и в этом помешательстве на собственных детях проглядывал чуть не фанатизм. Это не значит, что собственно дети их уже не волновали, однако они хотели чего-то взамен, хотели, чтоб их вложения окупились, и необходимость эта принимала формы почти религиозные. Слушать все это было чрезвычайно утомительно, и сам подход был по сути порочным, поскольку не делал детей более счастливыми. Разве не хорошо, когда дети довольны жизнью? Разве не нужно объяснять детям, что многое в мире устроено по-идиотски? Разве нельзя шлепнуть ребенка изредка по заду? Нет. Эти родители – ученые, они перестали воспитывать детей инстинктивно, все либо в книжке прочитали, либо видеокурс просмотрели, либо в Сети порылись – чтоб знать, что делать. Я собственными ушами слышал слово «портал» в качестве метафоры дошкольного отделения (автор – Шейла Хантингтон), а еще я узнал, что у пятилетних девочек бывают телохранители (дочка Адама Гарднера). Одни дети страдали дислексией вследствие непосильных нагрузок в начальной школе, другие проходили курсы альтернативной терапии, были десятилетние мальчики с анорексией, вызванной далекими от реальности представлениями о теле. На сеанс иглоукалывания к доктору Вульперу можно попасть только по записи, заняв длиннющую очередь из девятилетних. Я узнал, что один из одноклассников Робби выпил бутылочку клорокса. И посыпалось: про то, как исключили макароны из меню школьной столовой, как наняли диетолога, про бармицву, как открыли класс для двухлеток, как девочке десять лет, а без лифчика – никуда, как один мальчик в дорогом супермаркете потянул маму за рукав и спросил: «А жиры здесь сбалансированы?» Мы говорили о связи между ночным сопением и молочными продуктами. Потом как будто бы спорили об эхинацее. Контузии, змеиные укусы, ошейник, необходимость вставить в окна класса пуленепробиваемые стекла – конца и края не было потоку предложений, которые мне казались полнейшим футуризмом и пустым словоблудием. Однако Джейн слушала все вдумчиво, кивала, соглашалась, вставляла уместные замечания, и тут я понял, что чем знаменитее она становилась, тем больше походила на политика. Когда Надин схватила меня за руку и попросила поделиться своим взглядом на тему, которую я благополучно прослушал, я довольно туманно высказался об упадке в области книгопечатания. Никакой реакции на это не последовало, и тут я понял, что действительно хочу быть принятым в этот круг. Так почему же я не помогаю в компьютерном классе? Почему не тренирую команду по теннису?

Надин пришла мне на помощь и поведала обнадеживающие слухи об одном из пропавших мальчиков – якобы его видели на Кейп-Коде, – после чего извинилась и вышла проведать Эштона – что, по моим подсчетам, она делала семь раз. Я принялся подливать себе сангрии, да так усердно, что Джейн пришлось отставить кувшин в другой конец стола, после того как я наполнил свой бокал до краев.

– А что будет, когда напиток кончится? – изобразил я голосом робота, и все засмеялись, хотя я, в общем-то, и не шутил.

Я все время поглядывал на Митчелла, который тупо пожирал Джейн похотливым взглядом, и пока она тщетно пыталась объяснить ему что-то, он только пыхтел от вожделения. На ужин ушло три часа.