Лунный плантатор

В этом смысле Родион Оболенский являл собой образец единства формы и содержания. В нем все было прекрасно! И душа и тело и даже брюки, а о туфлях и говорить нечего. Нормальные, прямо скажем, на нем были туфли, ибо Родик относился к тому типу людей к обуви которых грязь категорически не прилипает, а наоборот даже отталкивается и все тут. Ибо Родион еще в самом начале своей карьеры «взломщика», (именно так — «взломщиком» назвал себя Родик, не потому, что он был специалистом по взлому дверных замков и подбору шифров к конторским сейфам, а потому, что намеревался взломать эту жизнь на предмет получения с нее дивидендов), постиг одну замечательную истину: Никто не вызывает столько доверия у рядового обывателя как человек в идеальной, чистой обуви. Говорят, что это в свое время сказал еще дядюшка Фрейд. Хотя Родик сомневался в том, что наличие-остутсвие чистой обуви как-то связано с сознательным-бессознательны, или там присутствием-отсутствием фаллических символов. Впрочем профессор Фрейд был человеком начитанным и наверняка знал, что говорил, как и Родион, который никогда профессором не был, хотя запросто мог им стать. Если б захотел, конечно. А Родик не хотел, потому, что неизвестно зачем ему быть ему профессором, когда он и так себя неплохо чувствовал.

Короче, шел Родик по большому городу навстречу неизвестности, а неизвестность была совсем рядом. Мимо проносились неизвестные машины, проходили неизвестные люди, творились неизвестные Родику дела. Неизвестность напирала со всех сторон, петляла и сужала круги. И Родик был бы не Родик если бы не сумел изящно вписаться в обстановку.

Оболенский открыл в уме воображаемый, придуманный им справочник «взломщика» и прочитал: Четырнадцатое правило «взломщика»: Если вы оказались поздним вечером один в чужом городе, у вас нет знакомых, практически нет денег, и вам негде переночевать, то для начала: «Найдите одну женщину…»

— Шерше ля фам! Чего проще! — воскликнул Родион, с треском захлопнул справочник и спрятал его в дальних закоулках сознания. — С другой стороны, — проговорил он. — Что значит нет денег? Какие-то деньги всегда есть. — Родион присел на лавку в стеклянном павильоне автобусной обстановки, положил кейс себе на колени и достал из внутреннего кармана пиджака бумажник.

Ревизия показал, что денег, нормальных денег без всяких там писающих мальчиков, действительно в обрез, то есть мало. Но…

— … Но думаю, что этого будет вполне достаточно, — пробормотал Родик ловко, как кассир Внешторгбанка, пробежав кончиками пальцев по уголкам нескольких купюр затаившихся в пахнущих типографской краской кожаных складках портмоне. — Прибежали в избу дети… — слегка грассируя с явным удовольствием промурлыкал себе под нос Родик и оглянулся. — Второпях зовут отца. Тятя… — Сразу за остановкой, буквально в нескольких шагах, отбрасывая на асфальт тротуара длинный прямоугольник розового неонового света, сияла витрина ночного минимаркета. — Тятя… Наши сети… Притащили… О-го-го!

Практически напротив витрины магазина, взвизгнув тормозами, чуть не налетев на бордюр, «лихо» припарковалась ярко красная «девятка». Автомобиль взвыл двигателем, дернулся, чихнул и заглох.

— Приехали, — констатировал Родик. — И хоть стекла тонированные, ставлю сто к одному, что за рулем женщина!

Как всегда, Родион не ошибся.

Только барышня может ехать, например, в «Оке» по автостраде, в левом ряду, со скоростью сорок пять километров в час и делать вид что так и надо, показывая оттопыренный средний палец каждому пролетающему мимо с бешеной (с ее точки зрения) скоростью недовольному, небритому «бабуину» на «БээМВэ», там, «Чероки» или видавшем виды, заляпанном грязью (подумать только какое нахальство) «Круизере»…

Только барышня может делая левый поворот одновременно разговаривать по сотовому телефону, одновременно поглядывать то на только что сделанный в косметическом салоне маникюр, то в зеркало заднего вида, но не для того, что бы заметить обгоняющий ее слева автомобиль, а для того, что бы проверить — не осыпалась ли тушь с ресниц!!!

И уж конечно только барышня может припарковаться и бросить сцепление не выключив передачи… Ибо женщина за рулем хуже татарина! Ей богу! Иногда просто диву даешься.

Дверца «девятки» распахнулась и на асфальт элегантно опустилась сначала одна тонкая женская ножка, потом другая, в черненьких облегающих брючках и в таких же черных матовых туфельках на высоком, пардон, очень высоком каблучке… (Вот еще одна загадка природы! Как с такими каблуками можно давить на педали — непонятно! Это все равно, что ходить по гамаку на ходулях.)… И из-за руля авто, гордо вздернув к небу носик, увенчанный очаровательными, похожими на пенсне позолоченными очечками, с выражением крайней деловитости на лице показалась Натка Дуренбаум, девица приятная во всех отношениях: стройная, белокурая, и сумасбродная как шальная пуля.