Лунный плантатор

— Это удостоверение, — пояснил Кулебякин. — Меня попросил изготовить один коллекционер из Саратова — старый коммунист, как он говорил личный друг Хрущева. Я его заказ выполнил, а он не забрал. Помер. И все такое… — Кулебякин вздохнул. — Ничего удостоверенице получилось. Правда?

Родион кивнул и перевернул страницу и прочитал:

— Указ о всеобщей мобилизации… Товарищи! Отечество в опасности… — взгляд его скользнул вниз страницы. — Одна тысяча девятьсот сорок первый год… Подпись… Иосиф Сталин?

— Ага, — сказал Вадик. — Эту работу мне директор музей Великой Отечественной Войны заказал. Они хотели оригинал подменить и продать за границу. Не вышло у них там, что-то… А работа у меня осталась. Вот. И все такое…

— Да… — протянул Родик. — Забавно. Интересный у вас альбомчик получается, гражданин Кулебякин. Рисуночки у вас такие забавные…

— Да, — согласился Вадик. — Интересный, — и торопливо добавил. — Жить-то на, что-то надо…

— Это точно, — усмехнулся Родик и добавил чуть слышно себе под нос. — Одними сушеными одуванчиками, да консервированными картинами в банках сыт не будешь… А это, что?

— Где? — Вадик привстал с тахты и заглянул в свой альбом. — Это? — он деликатно указал мизинцем на «старинный» документ. — Указ об отречении от власти Николая второго. Сделан был по заказу реставрационного бюро Эрмитажа.

На оригинал у них реставраторы нечаянно кофе пролили. Так они мне эту подделку заказали, что бы дирекция не заметила. Только вот обман раньше вскрылся чем я работу закончил, — огорченно проговорил Кулебякин. — А так бы заменили оригинальчик на копию — никто бы и не заметил. Лежал бы он себе под стеклом как и раньше…

— То есть, как это — никто бы и не заметил? — спросил Родион.

— А вы, что думаете? — сказал Вадик. — В музеях под стеклом только оригиналы лежат?

— А как иначе? Это же музей!

— Наивный вы человек, извините, и все такое… — с легким осуждением в голосе проговорил Кулебякин.

Глава восемнадцатая В которой выясняется, что Козьма Прутков был тысячу раз прав когда говорил: «Не верь глазам своими!» И в которой Родик не верит своим ушам

Родик поперхнулся. Давненько его не называли наивным.

— Все более или менее значимые музейные раритеты, — продолжил Вадик. — Давно уже перекочевали из запасников музеев в закрома антикваров и частных коллекционеров. Большая часть из того, что вы видите под стеклом — копии искусно изготовленные такими же рисовальщиками как я.

— Это же золотое дно! — поразился Родик.

— Скорее не золотое дно, а золотая верхушка айсберга, извините, — поправил Кулебякин Родиона. — Музеи — дешевка! Витрина гастронома с окороками, колбасами и фруктами из гипса или папье-маше. Все такое красивое, сочное, с пылу с жару… У прохожих текут слюнки, но есть это нельзя, потому, что это не настоящее!

— Я к тому, — сказал Родик, — Что, кто-то на этом делает колоссальные деньги.

— Делает, — согласился Вадик. — Хотя, по правде сказать, в большинстве своем копия ничем не отличается от оригинала. Различия может обнаружить только спец по этому делу.

— И картины в музеях — подделки?

— Извините, — обиделся Вадик. — Не подделки, а копии! Но, копируют все, что имеет хоть какую-то ценность! В мире рисовальщиков четкое разделение труда, — пояснил Кулебякин. — Я, например, специализируюсь на подделке… — Кулебякин запнулся. — На копировании документов. Есть рисовальщики изготавливающие копии картин. Есть «ювелиры». Есть «скульпторы»… И все такое…

— А, что? — поинтересовался Родион. — «Данайя» в Эрмитаже, которую кислотой облили тоже была не настоящая? В смысле копия?

— Не-а, — отрицательно покачал головой Вадик. — «Данайя», то как раз была настоящая. Поэтому и переполох такой поднялся. Ее вскоре собирались в штаты продать. Один питерский рисовальщик уже над копией работал… Да вот беда случилась… А мое дело маленькое. Я документы копирую. Я, так сказать, — Вадик улыбнулся. — Интеллектуальный, высокохудожественный ксерокс!

— И много вы изготовили таких копий? — спросил Оболенский, кивнув на альбом с «рисунками».

— Много, — уклончиво ответил Вадик. — Жить-то на, что-то надо?

— Профессиональная тайна рисовальщика? — усмехнулся Родион.

— Угу, — кивнул Кулебякин. — Зачем вам знать? И все такое?

— Действительно незачем. Что я — налоговый инспектор, что ли? Мне просто интересно.

— Ну… Если интересно… И все такое… То, множество я всяких указов царских переделал и прочих автографов, — с гордостью сказала Вадик. — Начиная от Владимирской Руси, и по нынешний день. С пергаментом могу работать, с берестой… Это с одной стороны. А с другой документы на защищенной бумаге. С водяными знаками, там, и голограммами разными…

Письма рисовал… Например весь цикл писем Пушкина к Наталье Гончаровой — моя работа.