Лунный свет

– У меня и в мыслях не было избегать смотреть тебе в глаза, – сказала я, хотя в действительности все обстояло с точностью наоборот. – Он самый обычный парень. Хотя здесь все не так просто. И вообще, я не хочу об этом больше говорить.

Не надо было мне его упоминать. Даже не знаю, зачем я это сделала. Если бы дедушка знал, что я натворила… Он хоть и был рациональнее и современнее бабушки как разумом, так и душой, но все равно бы расстроился. И что еще хуже – подверг бы сомнению мою способность самостоятельно принимать правильные решения. А что, если Дэниэл был злодеем? Теда Банди[4], что ни говори, тоже все считали очаровательным. А что, если бы меня, в итоге тоже прикончили, а потом выбросили в сточную канаву или запихнули в чей-нибудь холодильник? По правде говоря, я и сама уже об этом думала. Но если бы подобные мысли пришли в голову дедушке, он заставил бы меня уйти с этой работы в отеле. Убедить его отпустить меня трудиться по ночам было делом ой каким непростым – для этого пришлось подключить тетю Мону, которая напомнила ему, что я в этом районе выросла и что до пешеходного моста, ведущего к паромному терминалу, от отеля надо всего-то пройти два квартала по оживленной, хорошо освещенной улице, которую постоянно патрулируют полицейские. Но уступил он в итоге, потому что верил в мою рассудительность, полагая, что я буду соблюдать осторожность и внимательно следить за тем, что происходит вокруг, не позволяя незнакомым людям заманить меня в хрестоматийный фургончик с мороженым с помощью брикета фруктового эскимо.

Предполагалось, что на это-то у меня ума точно хватит.

Но чего ни один из нас не принял в расчет, так это волны возбуждения, нахлынувшей вместе со вновь обретенной свободой. Моего безграничного любопытства. Или заразительной улыбки Дэниэла.

– Ну что же, не сомневаюсь, что Мона раздобудет целый ворох сведений об этом молодом человеке по имени Дэниэл. Бог свидетель – при жизни бабушки ты никогда не могла обсуждать с ней подобные вещи, – с тоской во взгляде промолвил дедушка.

– А сейчас уже поздно, – не подумав, ляпнула я, – ее больше нет.

– В действительности, маленькая моя, они навсегда остаются с нами.

Это я слышала от него сто раз. Бабушка была человеком религиозным. Но вот что касается дедушки, то он никак не мог определиться в своих духовных предпочтениях, веря то в являющихся нам ангелов, то в НЛО, да при этом еще принимая за чистую монету рассказы тех, кто якобы общался с давно почившей тетушкой Марджи из какой-нибудь Топики. Винить в этом, пожалуй, следовало чрезмерное увлечение радиопередачами. У него вошло в привычку слушать их у себя в комнате после полуночи, когда бабушка ложилась спать. Порой он усаживался за рабочий стол собирать модель корабля, а мне разрешал побыть с ним – почитать детектив или попялиться в телефон.

Тогда я впервые в жизни поняла, сколько радости может принести бунт, пусть даже и безмолвный.

– Берди? – сказал дедушка. – Ты что, не слушаешь меня?

– Прости, – ответила я, мысленно выбрасывая из головы беспризорные мысли. – Что ты мне сейчас говорил?

– Не желаешь сходить вместе со мной в супермаркет?

– Лучше рухну в постель, если ты, конечно, не против.

– В первые дни всегда трудно. Ну да ничего, завтра уже полегчает.

Он коснулся цветочка у меня над ухом нежно, как ветер, и по его отсутствующему взгляду я поняла: дедушка подумал о моей маме. О его дочери. О том самом человеке, который вначале развел нас в разные стороны, но потом опять соединил.

– Смотрите, какая она у нас независимая. А ты быстро взрослеешь. Может, даже слишком. Но справляешься со всем этим просто великолепно, – сказал он. – Мама тобой бы гордилась.

Будем надеяться, что да.

Когда дедушка ушел за покупками, я собрала остатки завтрака и пошла наверх по скрипучей деревянной лестнице, которая вела к единственной в доме ванной рядом с моей комнатой. После бабушкиной смерти дедушка перетащил свои вещи из главной спальни в свободную комнату, которую от моей отделяла лишь лестничная площадка. Именно туда теперь переехали все его книги и модели кораблей, именно там мы теперь спали. И когда по другую сторону стены моей комнаты никого не стало, я почувствовала, что у меня наконец появилось личное пространство.