Лунный удар

Актера звали Мануэле. По-видимому, он прибыл в отель, когда Тимар еще спал или куда-то вышел. На колоннах кафе появились афиши, провозглашавшие Мануэле «величайшей танцовщицей Испании».

Маленький человек, мягкий и обаятельный, он уже отлично поладил с хозяйкой, не как мужчина с женщиной, а скорее как женщина с женщиной.

Около полудня столики были переставлены так, чтобы освободить достаточно места для выступления Мануэло. Протянули цветные бумажные гирлянды, проверили граммофон.

У себя в комнате испанец все оставшиеся часы репетировал, топоча так, что пол дрожал.

Потому ли, что был нарушен жизненный ритм, к которому Жозеф Тимар уже привык, но он пришел в раздраженное состояние. Невзирая на солнце, выглянул на улицу и почувствовал, как нагревается у него череп под шлемом. Негритянки смотрели на него, смеясь.

Обед для постоянных посетителей был быстро окончен — тоже по случаю праздника. Потом начали стекаться люди, которых Тимар еще ни разу не видел, белые мужчины и женщины, последние — в вечерних туалетах, и два англичанина в смокингах.

Шампанское появилось на всех столиках. Когда на город пала внезапная темнота, за дверями и окнами обрисовались сотни безмолвных негров.

Мануэле плясал, настолько перевоплощаясь в женщину, что не возникало никаких сомнений. Хозяйка восседала за стойкой. Теперь Тимар знал ее имя: Адель.

Большинство гостей были с ней на «ты». Он единственный называл ее «мадам». По-прежнему в черном, она подошла к нему.

— Шампанского? Вы не согласитесь пить сегодня «Пипер»? «Мумма» у меня осталось лишь несколько бутылок, а англичане ничего другого не признают.

Ее обращение доставило ему удовольствие, даже тронуло его. Почему же через несколько минут лицо его скривила гримаса?

Мануэле исполнил несколько танцев. Хозяин — все были с ним на «ты», называя Эженом, — сел в углу возле граммофона, угрюмый как никогда. Тем не менее он за всем следил, все слышал, командовал боями.

— Не видишь, идиот, что вон там хотят пить?

Затем, с неожиданной легкостью движений, переменил в граммофоне иглу. Тимар тоже прислушался, подхватывая обрывки фраз, пытался их понять.

Мужчины за соседним столиком — это были лесорубы — говорил»:

— Если только позаботиться, чтобы не было следов, ничего опасного нет. А это довольно легко: надо лишь набросить на спину мокрую салфетку. Потом можешь хлестать. Плеть не оставит пометин.

Конечно, речь шла о спине негра!

Неужели Тимар уже выпил целую бутылку? Ему принесли новую. Наполнили бокал. Он видел часть кухни, и как раз в этот миг хозяйка кулаком била Тома по лицу. Что это значило? Негр не шевельнулся. Он принимал удары, неподвижный, с застывшим взглядом…

Одни и те же пластинки проходили по десять раз.

Несколько пар танцевали. Большинство гостей сбросили пиджаки.

За окнами — все та же изгородь из безмолвных негров, смотревших, как веселятся белые.

А у граммофона — хозяин с осунувшимся лицом и мрачным выражением глаз, не лицо, а трагическая маска.

Что происходило в отеле? Очевидно, ничего особенного. Напрасно Тимар пил столько шампанского! Теперь все маленькие опасения, все дурные впечатления последних дней всплыли на поверхность.

Ему хотелось сказать что-нибудь Адели — все равно что, просто чтобы восстановить контакт. Он следил за ней, старался поймать ее взгляд. Это ему не удавалось.

Но вот она прошла совсем близко, и Жозеф дерзнул задержать двумя пальцами край ее платья.

Она остановилась на миг. Мимолетный взгляд. Первые попавшиеся слова:

— Почему вы не пригласите танцевать жену своего начальника?

Он посмотрел, куда она указывала подбородком, и увидел рядом с управляющим «Сакова» немолодую толстуху в розовом платье.

Зачем Адель сказала ему это? И таким раздраженным тоном? Неужели она ревнует? Он не смел на это надеяться. Ведь он даже не смотрел на других женщин.

Адель, улыбаясь как всегда, поговорила с посетителями. Но она не вернулась в кассу, а прошла в глубину кафе, к двери, выходившей во двор. Никто не обратил на это внимания, разве что Тимар, который, сам того не заметив, осушил новый бокал.

«Как я глуп! Разве я единственный?»

Он дорого дал бы за то, чтобы в эту минуту держать Адель в объятиях. Тимар помнил, как невероятно гибка ее талия.

Сколько минут прошло? Пять? Десять? Хозяин с трагическим лицом встал, отошел от граммофона, и Тимар заметил, что около него стояла бутылка минеральной воды.

Адель не возвращалась. Эжен, который, быть может, заметил ее отсутствие, искал кого-то глазами.

Тимар нерешительно поднялся, удивляясь странной пустоте в голове, наискось прошел по залу. Через маленькую дверь выбрался во двор. Потом калитка вывела его в поле. Кто-то прибежал оттуда и толкнул его. Это была Адель.

— Наконец-то! — пробормотал он.

— Пропустите меня! Сумасшедший!

Кругом — полный мрак. Слышна музыка. Черное платье исчезло, и Жозеф остался один, растерянный, обозленный, печальный.

На часах пробило три. Мануэле давно окончил танцы и собрал деньги. Он пил за столиком мятный ликер и распространялся о своих успехах в Касабланке, Дакаре и Бельгийском Конго.

Адель за стойкой старательно наполняла бокалы.