Лунный ветер (СИ)

   Памятуя, насколько своеобразно божественное чувство юмора, я не сомневаюсь: чтобы вызвать божественный интерес, требуется нечто, предполагающее отнюдь не безоблачное счастье.

   – Да и твоя история вышла… занятной. Войны и игры правителей наблюдать увлекательно, однако от них тоже порой хочется отдохнуть. Незамысловатая любовная драма подходит для этого как нельзя лучше. – Она бeрёт паузу, глядя на меня одновременно снисходительно и оценивающе. – А теперь тебе пора.

   В тот миг, когда она делает шаг вперёд, у меня всё же вырываются слова, которые давно просились быть высказанными:

   – Вы можете сохранить жизнь того, кому скоро суждено умереть?

   Владычица Предопределённости замирает, не сводя с меня того же оценивающего взгляда.

   – Пожалуйста. Умоляю, – тихо прибавляю я. – Вы ведь можете спасти Тома? Даже если та, что служит вам, сказала, чтo его не спасти?

   Судя по её лицу, мне снова удаётся её позабавить.

   – Баньши отқрывается малая часть того, что открыто мне. Не больше, не меньше. Это не делает их моими глашатаями. Не значит, что им ведомы мои помыслы и деяния. – В её взгляде и голосе я читаю странное насмешливое поощрение. – Судьба твоего друга – не то, что заслуживает моего внимания. Я не определяла ни его жизнь, ни его смерть. Ни его, ни твою, ни того, кого ты любишь.

   Странно, но это меня обнадёживает.

   – Значит, если я та, о ком вы поведали… и если не вы сложили наши судьбы… то в моих силах спасти Тома и не потерять Гэбриэла?

   Владычица Предопределённости молчит, явно раздумывая, что именно мне ответить и ответить ли вообще. И меня не покидает смутное ощущение, что в первую очередь её размышления касаются того, какой вариант моей истории развлечёт её больше: тот, в котором я узнала ответ,или тот, в котором не узнала.

   – Можешь считать, что предначертания не существует, – наконец произносит она. – Можешь считать, что вы сами пишете свою историю. За редкими исключениями вроде того мальчика, которому определённо лучше было рисовать картины вместо того, чтобы вещать с трибун. Так и умер, не зная, что его диплом художника осчастливил весь мир. – Она тихо и коротко смеётся шутке, понятной ей одной. – Лишь ңемногие вещи вы не в силах изменить, не поставив под угрозу естественный миропорядок.

   – Какие вещи?

   Но она уже разлетается сонмом золотых бабочек, чтобы пару мгновений спустя вновь соткаться женщиной прямо подле меня; и когда Великая Госпожа с материнской нежностью кладёт лёгкие, почти невесомые руки на мои плечи, меня вопреки всему пробирает жуть.

   – Это место ты больше не увидишь. И не вспомнишь. Никогда. – Её глаза так близко, что я могу видеть, как зажигаются и умирают звёзды в бесконечной вселенской тьме, открывавшейся в её зрачках. – Живи, как жила. Вам лучше не думать и не знать, что кроется по другую сторону реальности, на изнанке ваших жизней и ваших поступков. Вы спокойно существуете и без этого знания. Спокойно и спокойнее. – Когда её губы касаются моего лба, мне кажется, будто вместо губ кожу задевают хрупкие ломкие крылья. – Прощай, смешная девочка… мисс Лочестер, миссис Чейнз, леди Форбиден.

   Я проснулась мгновением позже. Открыв глаза, посмотрела на догорающую свечу – с ощущением, что не просыпаюсь, а засыпаю: медленно слепну, погружаясь в мир, где вместо шести чувств мне оставляют всего пять. Понимая, что болезненно яркие воспоминания обо всём, что я видела,тают, рассыпаясь пылью забвения – и, пытаясь ухватиться за них, удержать, сoхранить в памяти, я лишь заставляю их ломаться и сыпаться сквозь пальцы, словно осколки ёлочных игрушек.

   Я была… только что я была там, где…

   Но вспомнила только золотых бабочек и летнeе небо, облекавшее тонкий стан той, кого мы называли Владычицей Предопределённости. Некие слова о судьбе и выборе, и о том, что предначертания не существует.

   Только слова прощания звучали в моих ушах с такой отчётливостью, будто их всё еще шептали мне на ухо.

   «Мисс Лочестер, миссис Чейнз, леди Форбиден».

   Свеча захлебнулась воском, погрузив комнату во тьму. Я села в постели, собирая в мыслях те немногие кусочки мозаики, что оставил мне почти забывшийся сон.

   Неужели я и в самом деле видела её? Саму Великую Госпожу? Нет, не один человек за историю мог похвалиться встречей с богами, но с чего бы ей явиться ко мне, да ещё во сне? Просто потoму, что я осмелилась в мыслях бросать ей вызов?..

   Я сосредоточилась, пытаясь вспомнить больше – и снова ощутила то, что уже испытала когда-то. Странное чувство, родившееся на кладбище, когда Гэбриэл предложил мне представить мир, в котором нет меня: будто ты рвёшься за пределы собственного сознания, но в миг приближения к границе падаешь обратно, в уютный мир того, что можно осязать собственными руками и видеть собственными глазами.

   Просто потому, что иначе рискуешь сойти с ума.

   Нет. Не нужно. Не нужно думать об этом. Прикосновение к тому, что лежит за гранью, опасно. Особенно для простых смертных вроде меня.

   Но если это и правда была она…

   …«мисс Лочестер, миссис Чейнз, леди Форбиден»…

   Я встала. Медленно раздевшись, легла обратно, неотрывно глядя в окружающий меня мрак.