Лутра

А пока выдра отдыхает, стоит посмотреть на свод пещеры, где, закутавшись в волосатые свои паруса, преспокойно спят погруженные в зимнюю спячку летучие мыши. У этих парусов-крыльев такая удивительная конструкция, а у самих животных такой удивительный организм — они и насекомоядные и млекопитающие, а кроме того, летают, — что их пришлось выделить в особую группу. Во всем их теле имеется множество очень тонких нервных окончаний, ощущающих малейшее колебание воздуха, так что летучие мыши, даже ничего не видя и не слыша, при полете ни на что не натыкаются. В некоторых случаях наука, к сожалению, не может развиваться, не прибегая к вынужденной жестокости. Поэтому приходилось ослеплять и оглушать их, даже лишать обоняния, и все же при полете они не задевали ни за одну из веревок, натянутых в помещении, где происходили опыты. Это свойство наших непривлекательных с виду друзей — ведь даже из самых добрых побуждений нельзя назвать их красивыми — уже почти двести лет как известно ученым. Но двести лет назад еще не знали, что летучие мыши, обладающие неприятным скрипучий голосом, издают еще «неслышные» ультразвуки, которые не воспринимает человеческое ухо. Испускаемые ими ультразвуковые волны отражаются от всех препятствий, даже от комариных крыльев, и тело этих летающих зверьков, сплошь пронизанное нервами, принимает ответные колебания. В этом причина того, что даже глухая и слепая летучая мышь знает, что вокруг нее происходит.

Поскольку мы уже достаточно много узнали о летучих мышах, а Лутра спит или, вернее, притворяется спящим, выглянем из пещеры: хотя долина лежит далеко внизу и ее не видно, чувствуется ее влекущая глубина. Воздух почти недвижим, однако с севера несет — трудно даже назвать это настоящим ветром — холодом, и сеет мелкая снежная пыль, бесшумно, как дым, опускающаяся на землю. Долина уже побелела, ничто не шелохнется, и даже каменное лицо отвесной скалы застыло в ожидании какой-то беды. Кто знает, как этот утес вот уже много миллионов лет сражается со временем? Но зима всегда бьет его по лицу. Царапает когтями, грызет зубами, изводит морозами и оттепелями, растопляет лед в его трещинах, взрывая камень, так что он сплошь покрыт ранами, с которых в теплые весенние и летние дни осыпаются струпья в долину.

Но гора выстояла в этой борьбе; она задерживает ветры, и на подветренных склонах, в южных мульдах, пещерах, расселинах и тайных подземных ходах оберегает спящих и бодрствующих детей лета.

Сейчас ветер не бушует, не завывает; он набегает тихо и бесшумно, как разлив реки, за которой простирается море.

Это чувствуют все идущие по лесу. Лесник поторапливает мальчиков, которые и без того весело и быстро спускаются с горы, таща с собою кабана. Две пули пронзили ему сердце и легкие, и он лежал в тридцати шагах от места, где его настиг выстрел. Лесник опоясал его ружейным ремнем, и мальчики, довольные и веселые, без особого труда волокут по скользкому склону тяжелую тушу.

Лесника не особенно радуют трофеи. Кабана он должен отдать охотничьему обществу, двух лисиц едва хватит, чтобы покрыть убыток, причиненный выдрой, ведь полупудовый гусь в представлении его супруги теперь уже весит, наверно, все десять килограммов. Выдру же он упустил.

Следы, оставленные выдрой, невероятно велики. Лесник измерил их и рассчитал, что длина ее тела вместе с хвостом почти полтора метра. Выходит, напрасно уступил Миклош Петраш своему другу Янчи право первому обмерить выдру, — их опередили. Шкура, правда, еще принадлежит Лутре, а только обмер и не удовлетворил бы такого практического человека, как Янчи. Он признает лишь ту рыбу, что уже попала в сеть, и ту шкуру, которую держит в руках. Прочее для него одни пустые слова.

Впрочем, Янчи занят сейчас серьезным делом. А Миклош поглощен далеко идущими планами, которые помогает ему осуществить Матяш Гёнцёл, умелый тракторист, сидящий в данный момент за рулем своего трактора.

Он ехал с совсем не подходящими к зимнему пейзажу громом и вонью мимо занятых пилкой рыбаков к машинно-тракторной станции и весело помахал рыбакам своей замасленной выцветшей шапкой. Закончив пахоту, Матяш считал, что трактор заслужил отдых, и не подозревал, что его ждет еще одна работа.

—Стоп, — встал перед ним Янчи. — Тебя-то мы и ждем, Мати.

Почувствовав, что он влип, Матяш Гёнцёл положил промасленную руку на мокрую руку Янчи.

— Я тороплюсь.

— А ты не торопись, не то опрокину тебя вместе с машиной в реку.

Привыкший к тишине рыбак с неодобрением глядел на сердито пыхтящий и грохочущий трактор.

—Мати, нельзя ли ненадолго заткнуть пасть этой проклятой машине? А то я оглохну.

— Говори, я хорошо слышу. Было бы в тебе шестьдесят лошадиных сил, и ты б орал, а трактор теперь, можно сказать, молчит, ведь он идет налегке.

— Ну и уши у тебя, Мати. Я высоко ценю твою работу и особенно тебя самого.

— Брось ходить вокруг да около, Янчи, и скажи прямо, чего тебе надо. Когда слишком высоко тебя ценят, добра не жди.

— Этот небольшой пень надо поставить на прежнее место так, точно он и не падал. Что это стоит шести десяткам лошадиных сил?