Лутра

Но предварительно надо поймать папу, маму и добыть из них икру и молоки.

Так и делают, после чего родители уже не нужны. Икру и молоки перемешивают, и таким образом оплодотворяется намного больше икринок, чем в естественных условиях. «Рыбьи пастухи» дают оплодотворенным икринкам все, что может дать природа, и, выпуская в ручей или реку сильную молодь, думают, усмехаясь:

—Мы обвели вокруг пальца старуху Природу.

Научный работник Ференц Бака снял полушубок. Несмотря на солнце, мороз пробирал до костей, но от разгребания снега, этого самого здорового вида спорта, кровь у Ферко кипела. Цепь маленьких озерков, вытекающих из реки, вдоль которых он расчистил узкую — широкая и не требовалась — дорожку, тянулась метров на сто.

Рыжуха сначала сопровождала своего всесильного друга, наблюдая, как он работает, но потом у нее замерзли лапы, она тихо ушла и, присоединившись на веранде к Мишке, стала вместе с ним глазеть по сторонам. Ворон не был склонен к беседе, а собака, глядя на согнутую спину Ферко, ждала, когда ее позовут; она была крепко привязана к обоим своим хозяевам. Чувство, которое она питала к ним, было чем-то средним между боготворением и беззаветной, бесконечной любовью, наполнявшей ее счастьем. Она готова была, не раздумывая, пожертвовать жизнью не только ради своих щенят, если бы они у нее были, но и ради этих людей. Однако истинная любовь всегда ревнива, поэтому Рыжуха терпеть не могла, когда ее хозяева слишком много возились с Мишкой. Стараясь привлечь к себе внимание, она начинала лаять:

— Гав-гав-гав! Я тоже существую на свете.

— Рыжуха ревнивая, — тихо говорил Ферко, и она виляла хвостом, но тут же принималась ворчать.

— Гар-р-р! Как же мне не ревновать! Я ваш самый верный друг, служанка, защитница и кто угодно.

Покончив с дорожкой, Ферко выловил из озерка еще одну форель, с которой свел знакомство Лутра.

— Рыжуха, вот твоя доля, — сказал он.

— Еще одну загубленную форель нашел я в воде. Отдал ее Рыжухе, — сказал он.

Старый ученый с улыбкой кивнул головой; он рассматривал улитку, которую держал в руке. Его мысли, по-видимому, блуждали где-то далеко и относились к эпохе, отделенной от нас семью миллионами лет, когда края эти были покрыты чуть ли не тысячеметровым слоем льда и не было ни выдры, ни собаки, ни человека.

Зима возмужала, окрепла. Разрешила отдохнуть ветру, и северные великаны возвратились к себе домой. Опустились на землю холодные слои воздуха, вода в реке притихла, и вороны еще на рассвете прилетели в деревню, где, распространяя тепло, дымились трубы.

С каждым днем все больше холодало. Ветер крепко спал где-то, небо не затягивалось облаками, и по ночам звезды словно ледяными стрелами засыпали побелевшие поля.

Народилась молодая Луна, и Зима, точно только того и ждала, встала во весь свой рост.

—Погляжу, что делается там, внизу, — сказала она. — Надо свести с ними счеты.

Лес онемел. Как стекло, трескалась то одна, то другая ветка; белки сидели съежившись, и косули с грустью поглядывали на свои окровавленные ноги, пострадавшие от снега.

Присев на берегу реки, Зима смотрела на торопливо бегущую воду.

—Я здесь, водичка, — прошептала она. Река молчала.

Зима провела рукой по мелководью, и там осталась ледяная пленка. Вода еще больше заторопилась.

— Куда ты спешишь? Замедли свой бег, Зима хочет на тебе поплясать.

— Нет, — зажурчала Река. — Меня влекут дали, и мое дело сохранять таящуюся во мне жизнь. Убери свою страшную руку. Двигайтесь, не стойте на месте, — сердито набросилась она на прибрежные волны. — Двигайтесь, иначе застынете!

Но волны не отвечали. Ледяная пленка становилась все толще и шире.

Река замутилась и, захлебнувшись, оцепенела; ее берева соединило хрупкое матовое ледяное стекло.

— Вот так, водичка, я заткну твой болтливый рот.

— Ты, сестренка, потрудилась на славу, — кивнула ей Луна, и от похвалы глаза у Зимы еще больше остекленели.

— Не поможешь ли ты мне, сестрица ?

— С удовольствием. Уже холодно, а когда я подрасту и выберусь из земной тени, станет еще холодней.

И Луна дохнула лютой стужей.

—Завтра, водичка, я снова тебя навещу, — сказала Зима.

Встав, ледяная тень удалилась в лес, где на старом дереве, точно черные шары, спали вороны. Зима посмотрела на птиц, пронзила их взглядом. Те, у которых в зобу было мало пищи, этого так нужного в холод топлива, стали совсем беспомощными, и сердце их тревожно билось. Были среди них и две-три с ссохшимся от старости телом, плохо защищенным поредевшими перьями.

Зима не сводила с них глаз, пока самые слабые, взмахнув последний раз крыльями, не попадали мертвыми на землю.

Она бросила внимательный взгляд на новобрачных лисиц, на Инь и Карака, — которые издали наблюдали, как упали с дерева вороны, — но в лисицах бурлила такая жажда жизни, что, с огорчением махнув рукой, Зима разочарованно отвернулась. Однако, не утерпев, пощипала их за нос, и тогда Карак тряхнул головой:

—Поторапливайся, Инь.