Лужок черного лебедя

Летающие Чашки Большого Сильвестро разгонялись все сильнее, и целый оркестр воплей реагировал на каждое новое движение карусели. Мои воспоминания расплескивались в голове. Огни ярмарки длинными струями плыли перед глазами, словно кто-то выплеснул жидкое звездное небо из чаши. Клайв Пайк – он сидел слева от меня – он выпучил глаза так сильно, что потерял человеческий облик. Центробежная сила растягивала кожу на его лице – щеки его тряслись как у бегущего бульдога. (HEY! HEY!) Жидкое звездное небо струями плыло перед глазами, словно кто-то выплеснул огни ярмарки из чаши. Я никогда не видел, чтоб Флойд Челеси (сидящий справа от меня) улыбался, но сейчас он ржал как Сатана, обожравшийся грибов. (YOU! YOU!) Ярмарка и ноябрьская ночь смешались так сильно, что сложно было отличить – что есть что. Смелость – это когда боишься до смерти, и все равно делаешь. Дин Моран, сидевший напротив меня, зажмурился, и изо рта у него вдруг показалось что-то странное – что-то похожее на кобру, сияющую кобру, состоящую из полупереварившегося печеного яблока, сахарной ваты и трех Американских хот-догов. («GET OFF OF MY CLOUD!») И вся эта однородная, змееподобная масса еды, вырывающаяся из желудка Дина Морана, странным образом миновала меня, она пролетела буквально в паре дюймов от моего лица, взмыла куда-то вверх, и там, за пределами нашей Чашки превратилась в миллиард капель. Настоящий ливень из блевотины обрушился на пассажиров Летающих Чашек Большого Сильвестро (теперь у них действительно был повод, чтобы закричать) и на невинных граждан, случайно оказавшихся поблизости.

Гигантская карусель вздохнула, словно Железный Человек, и наши Чашки стали замедляться. Мы двигались все медленней. Люди до сих пор орали, причем не только те, кто находился рядом, -- происходило что-то еще, мне казалось, что я слышу вопли издалека, из деревни.

– Ах вы ублюдки! – Сказал работник аттракциона, увидев нашу заблеванную Чашку. – Сраные, сифилитические ублюдки! Эрн! – Он позвал ассистента. – Эрн! Тащи швабру! У нас тут блеванул один!

Я медленно оприходил в себя, и мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать: вопли ужаса и возмущения доносились не из соседних Чашек, они доносились со стороны магазина мистера Ридда.