Лузиады. Сонеты

Камоэнс воспринимает португальских мореплавателей как носителей социального и культурного прогресса; Э. Намураду не без оснований утверждает, что Камоэнс «вынашивал план всемирной христианской республики, осуществившей бы на Земле гармонические отношения между народами и социальную справедливость; эта республика должна была возникнуть под эгидой Португалии и благодаря ее усилиям».21 Идея всемирного государства возникла у Камоэнса, по-видимому, под влиянием трактата Данте «Монархия»: в нем великий поэт Италии мечтал о единой мировой державе, «которая обеспечит всем людям на земле справедливость и прекратит войны и междоусобия».22

Именно поэтому, несмотря на прославление христианства, поэта нельзя считать религиозным фанатиком. Его сатира очень часто обрушивается на монахов и священников; в десятой песни он с негодованием говорит о том, что эти люди, которым, казалось бы, предназначено быть «солью земли», давно уже сделались «пресной солью», и предостерегает короля Себастиана от лицемерных пастырей, заботящихся только о собственном обогащении. Характерно, что, в отличие от знаменитого португальского писателя эпохи Возрождения Фернана Мендеша Пинту, уделившего в своих «Странствиях» большое место рассказу о деятельности на Востоке иезуитского миссионера Франциска Ксаверия, канонизированного католической церковью, Камоэнс демонстративно обходит молчанием деяния этого «святого»; он разносторонне характеризует видного португальского государственного деятеля Мартина Афонсу де Соузу и «забывает» упомянуть о том, что с Соузой в Индию прибыл испанский проповедник.

Широта взглядов Камоэнса проявилась и в знаменитом монологе старца из Рештелу. В конце четвертой песни поэт повествует о том, как весь Лиссабон собрался на пристани Рештелу, чтобы проводить в дальний путь участников экспедиции Васко да Гамы. И в этот торжественный момент умудренный годами старец обратил к мореплавателям гневную речь, осуждая их за то, что они собираются искать славу в чужих землях, оставляя на произвол судьбы Родину. Старец советует молодому поколению воевать с соседними арабскими государствами и проклинает того, кто первым соорудил корабль, а также «безумцев» Прометея, Фаэтона и Икара, — в них он видит предшественников последующих искателей славы. Некоторые исследователи полагали, что в монологе старца выражен народный взгляд на географические открытия и что Камоэнс его во многом разделяет. Однако это не совсем верно. Известно, что в 1562 г. на заседании кортесов было внесено предложение отозвать португальцев из Индии, «в которой ничего нет, и направиться в Африку, расположенную у нашего порога».23

Безусловно, поэта не могла не тревожить судьба Родины, находившейся на грани катастрофы, и в настроениях старца из Рештелу, в его призывах к войне с маврами, в проклятиях географическим открытиям, отрицании прогресса и стремлении к патриархальности нетрудно услышать отзвуки более позднего, по сравнению с плаванием Гамы, времени, а именно периода кризиса Ренессанса.

Камоэнс-эпик не может разделять точку зрения старца.

Самим уподоблением португальских мореходов героям античных мифов он приветствует устремления храбрых. Злым проклятиям старца противопоставлено в десятой песни пророчество Фетиды, показывающей продолжение дела Гамы грядущими поколениями.

Однако в словах старца проявляется и многогранность мировоззрения поэта, не побоявшегося наметить проблему сложности воздействия географических открытий на внутреннюю жизнь Португалии.

«Лузиады» — это героическая эпопея эпохи Ренессанса. Известно, что чудесное, сверхъестественное было непременным атрибутом эпических поэм Боярдо и Ариосто, обильно оснащенных заколдованными садами, волшебными гротами, таинственно исчезающим и неожиданно возвращающимся к герою рассудком, а также феями, карликами, чудовищами и прочими сказочными персонажами. Камоэнс тоже не отказывается от мифотворчества и от введения в поэму чудесного, но у него это начало носит иной характер, чем у итальянских поэтов Возрождения.

Источников таинственного в поэме несколько. С этим началом, безусловно, связана мифологическая линия, проявляющаяся в неожиданных вмешательствах богов в дела португальских мореходов.

Часто таинственное предстает как нечто до конца не познанное, но не скрывающее в себе ничего сверхъестественного, например, в знаменитых описаниях огней святого Эльма и морского смерча в пятой песни.

Характерно, что в этой связи Камоэнс с гордостью противопоставляет книжным знаниям античности реальный опыт португальских мореплавателей. Апелляция к чувственному опыту как источнику познания вообще характерна для Камоэнса; в десятой песни он говорит, что «самый светлый разум перед опытом смириться может сразу».