ЛВ 3 (СИ)

Там уж собиралось войско мое, кто доспехи кожаные крепил, кто когти точил, а кого русалки непреклонно к водяному в Заводь спасительную отправляли — скверна в кожу въелась, лечить требовалось. Русалки присутствие мое ощутили, кто кивнул приветственно, а кто и поклонился почтительно, я же в избу свою вошла, да и обомлела — там аспид был. И не один. Он возвышался у постели моей, на лице угольном ни единой эмоции не прочесть, но то, как стоял, как руки на груди сложил, как глаза сверкали в полумраке — говорило о многом.

А надо мной склонилась женщина. Лицо и голова были скрыты чалмой и платком, длинная яркая в зеленую и желтую вертикальные полосы одежда закрывала все тело, на руках были перчатки черные, и только пальцы, кончики пальцев были открыты чужому взору. Черные пальцы, с черной чешуйчатой кожей. Бестия! Он привел в мой лес бестию!

Оторопев на миг, я собиралась призвать Лесю к ответу, как вдруг аспид произнес:

— Что с ней?.. Что с ней будет? И что мне делать, эфа?

И я остолбенела. Это была не бестия. Это была — эфа. Вероятнее всего песчаная, хотя можно было бы понять и раньше, достаточно на одежду взглянуть — из песков она, из племен, что скрываются среди дюн. Вот только аспидам огонь подчиняется, а эфам — яды.

Из-под складок платков, что лицо эфы скрывали полностью, раздалось шипящее:

— А говорил, любовь не для тебя. Говорил, любой яд выпьешь, только не яд любви. Говорил…

— Говорил, — не стал скрывать аспид, — это так. Только дело было в прошлом, эфа Черной пустоши. А в настоящем я вопрос задал, ответа жду.

Обернулась та на него, и хоть глаз не видно, а чувствуется — взгляд тот насмешливый.

— А что за жизнь ее отдать готов, Аедан? Что я получу, если она жить останется?

Ни один мускул не дрогнул на лице черном матовом, и даже взгляд не изменился, когда тихо ответил аспид:

— Мою жизнь.

Не колеблясь сказал. Не задумываясь. Ни минуты не сомневаясь. Даже я похолодела, а эфа и вовсе застыла, так что сквозь слои ткани ужас ощущался.

— Аедан, — прошептала самая ядовитая из существ в мире, — ты совсем умом помутился? За кого жизнь отдавать собрался? За нее? За девчонку непутевую? За недоведьму и недоведу…

— Не смей.

Одна фраза, а сказал так, что не посмела эфа более недоброе обо мне говорить.

Поднялась медленно, к аспиду приблизилась, в глаза заглянула, тот на меня смотрел, на ее зов ответил нехотя, и тогда эфа сказала:

— Ты ничего не сможешь сделать для нее, Аедан. Ни ценой своей жизни, ни ценой жизней иных. У нее свой путь, своя магия, своя сила, и помочь ей я не смогу. Ее тело мою магию отторгнет мгновенно. Так что сама излечится, коли повезет, а ей пока везет. Но когда то везение кончится, мне не ведомо.

Прикрыл аспид глаза на миг, всего на миг, принимая сказанное к сведению, да произнес сдавленно:

— Ты ведь эфа Черной пустоши, ты все пути жизненные видишь тропой по вечно блуждающим пескам, просто скажи мне хотя бы одно — она жить будет?

Но эфа промолчала.

Она промолчала, а аспид сказал:

— Ты спросила, что за ее жизнь отдать готов, и я ответил правду. Без нее жизни мне нет. А потому скажи правду — сколько? Если ее жизненный путь увидать не в силах, о моем скажи.

Протянула руку эфа, груди могучей коснулась осторожно, и прошептала:

— Сына ты не вернешь, Аедан, как бы ни желал этого.

— О том и не прошу! — почти прорычал аспид. — Я просто хочу знать, что она будет жить. Со мной или нет уже не важно, мне не важно, но она должна жить. Такая какая есть. Не яблоней, не деревом каким-то, не призраком, не… Просто ответь!

Эфа ответила тихим:

— Мне это неведомо.

Аспид глухо простонал. Помолчал немного, и спросил:

— А сейчас что?

— Сейчас выживет.

— И на том спасибо, — только вот благодарности в его реплике не было.

Постояла эфа, на аспида глядя, а затем тихо сказала:

— Мою магию не примет она, а вот тебя принимает, ты для нее свой уже, родной почти. И коли хочешь помочь — помоги сам. Ткани перевязочные, мази лечебные, настои травяные — я здесь оставлю. Перевязывай осторожно, помни о силе своей недюжинной, о том, что пальцами кость даже не женщины слабой, а воина сломить можешь.

— Помню, — прошипел аспид, — от того сам перевязывать боюсь, в прошлый раз целителю отнес человеческому.

— Сам перевяжи,- повторила эфа. — И не доверяй никому. Вижу правду ты сказал — погибнет она, и ты жить не станешь. Одну утрату ты пережил, второй не перенесешь. Береги свою ведьму, Аедан, не знаю как, но береги.

Кивнул аспид и тут же вспыхнул круг алхимический, а в нем эфа исчезла.

И вот когда исчезла она, из спины аспида словно штырь вынули, тот что держал его спину ровной, плечи гордо расправленными. Сгорбился аспид, будто постарел за мгновение, ко мне спящей подошел, на колени медленно перед кроватью опустился, руками дрожащими мою ладонь окровавленную взял, к губам поднес, опосля лбом прижался, и простонал едва слышно:

— Что же ты с собой делаешь, ведьмочка моя неугомонная, ну что же ты с собой делаешь…

И столько боли в словах его было, что отступила я, вышла за порог избушки и остановилась в растерянности.