Львенок

— Обеих сестер отправили в Терезин. Матери у них уже давно не было, а отец быстро погиб в лагере, так что старшая сестра заменила младшей обоих родителей. Они наверняка любили друг друга сильнее, чем это можем представить себе мы в нашем нормальном мире. Но в 1939 году в Терезин еще не отправляли. И наверняка в семье много говорили о разорванной помолвке и о том, что это означало для старшей сестры. Плюс к тому, что всегда означает подобная любовная катастрофа для юной девушки. И младшая сестра это запомнила. Позже, уже в концлагере, когда старшая сестра умерла, эта история приобрела в глазах девочки масштабы гигантского отвратительного кошмара. Масштабы преступления. То, что сотворил жених, младшей сестре стало казаться убийством.

И опять в комнате настала тишина, которую никто, кроме меня, не собирался нарушать.

— Но убийство это было особого рода, — сказал я негромко. — Его нет в уголовном кодексе. Человека нельзя преследовать за него в судебном порядке. За него нельзя посадить в тюрьму.

Я попытался отыскать в темноте антрацитовые глаза. Но не нашел. И понизил голос почти до шепота:

— За него можно только — отомстить.

В оконную раму за спиной девушки были вставлены горевшие над мистической улицей звезды. Моя черная месса подходила к концу. Окно напротив погасло. Магнитофон звучал уже тише, потому что наступила ночь, и саксофон играл теперь как раз так, как любила барышня Серебряная. Но она все молчала и молчала.

— А после войны, — раздумчиво произнес я, — навалилось одновременно очень много всего. Сильнейшие переживания, когда радость смешивалась с горем. Фамилия этого жениха, этого убийцы, была самой заурядной, самой расхожей, а девочке было не больше одиннадцати-двенадцати лет. Она не знала, где его искать, повсюду царила полная неразбериха. Вдобавок некоторых из таких детей в первое же послевоенное лето увезли за границу, в Швейцарию, в Данию, Швецию, и поселили в богатых еврейских семьях. Там они приходили в себя — и физически, и морально. Даша Блюменфельдова жила в такой семье. А теперь слушайте внимательно, — предложил я своей молчаливой визави и перешел в другое время. Это время сильно приблизило меня к Серебряной. — Предположим, эта девочка, эта девушка, выросла, вернулась из Дании на родину и поселилась где-то вне Праги. Она уже взрослая, ее интересуют молодые люди. Об истории, случившейся в тридцать девятом году, она почти забыла. О сестре она, конечно, помнит всегда, но ненависть со временем подрастеряла свои шипы. И тут ее переводят работать в Прагу. Она знакомится с одним человеком, этот человек, в свою очередь, знакомит ее с неким редактором. А тот — с главным редактором. И этого главного редактора зовут именно так, как звали порядком уже подзабытого жениха сестры. Он известный литератор. Он избавился после Февраля от жены, которая могла бы помешать его карьере. Когда девушка однажды узнает все это на водной станции, она чуть не теряет сознание. А ведь незадолго до этого она проявила необычайное хладнокровие и спасла жизнь утопающему спортсмену. Не вяжется как-то одно с другим, верно? То есть, вяжется, но только при условии, что девушка, чуть не упавшая в обморок на пляже, и младшая сестра умершей шефовой невесты — это один и тот же человек. Если так, то становится понятным, что мгновенно воскресшие давние воспоминания вполне могли сильно разволновать ее. И она действительно едва не лишается чувств. Правильно?

Кровь в висках у меня стучала так, что, наверное, этот стук должна была слышать и она, и ее кот, который как раз сердито фыркнул. Среди облачка лица барышни Серебряной снова появились два черных-пречерных кружка. Это она открыла глаза, все это время остававшиеся закрытыми. И я продолжил историю, которую никак нельзя было назвать вымыслом:

— Но девушка должна выяснить, точно ли это он. Ведь речь идет об убийстве. Она соглашается пойти с редактором на вечеринку, хотя у редактора давно есть другая девушка, а младшая сестра больше всего на свете не любит «разбивать чужие судьбы». Она отлично знает, если судить по ее собственным словам, что это такое — «любить кого-то, кому на тебя наплевать». И тем не менее она отправляется в дом шефа. Она даже проявляет благосклонность к редактору и пробуждает в нем некоторые вполне определенные надежды. На вечеринке она близко знакомится с хозяином дома. Главный редактор увлекается ею, потому что он известный волокита. Ему надоели уже все секретарши и все начинающие авторы, а наша девушка удивительно красива. К тому же она позволяет ухаживать за собой. И он закручивает с ней роман. Но девушке надо побыстрее выяснить, с кем именно она имеет дело, а шеф, разумеется, не стремится хвастаться той частью своей жизни, которая ей как раз и интересна. Это тянется довольно долго. Я не знаю, как именно действовала девушка. Не знаю, как она пыталась выведать у него правду. Он бы все равно не открылся ей. Может, она хитрила, лукавила — не знаю. Знаю только, что времени прошло немало.