— Вы мне? — спросил я его миролюбиво. — Я ведь согласен. Но чтоб покориться судьбе, разве не надо ее ощутить? Побороться с ней…
— Вы простите, я наблюдал за вами, — тут же сбавил он обороты. — Я слышал, как вы разговаривали с «юным натуралистом», — он не сумел скрыть презрения. — А потом вы разговаривали с бодрецами. Потому я и посмел к вам подойти.
Пожилой кретин, вырывавший страницы из книги, был «юным натуралистом»? В самом деле — «Даосские уроки», «сексуальная энергия»…
— И правильно сделали, что подошли, — сказал я. — К кому еще вам было подходить? Я тоже против катастрофы тела.
Человек на глазах успокаивался. Хоть кому-то мне удалось сегодня помочь.
— Чтобы жить иначе, — доверительно сказал он, — нам нужно было думать иначе. Нужны иные реакции, иные рефлексы. Вероятнее всего, нужны еще и другие инстинкты. Об одном из них я уже упомянул — инстинкт покорности судьбе. Увы, Создатель не предусмотрел для нас возможности жить и думать иначе… Вы кого-то мне напоминаете, не могу вспомнить, кого…
— Есть такие лица, похожие на все сразу, — сказал я. — А вы, значит, утверждаете, что инстинктов — семь штук? По кому считали, по Юнгу?
— По Гарбузову, конечно, — кивнул он. — Я, простите, совсем ведь о другом хотел… Как вам удается так хорошо держаться? Вы на этой аллее, как будто инопланетянин. Не посоветуете что-нибудь?
— Меня долго учили терпеть и отучали думать, вот и весь секрет, — пошутил я. — Перед вами — бывший солдат.
Человек изменился в лице.
— Солдат… — выдохнул он. — Как красиво…
Его повело вбок, он сошел с дорожки, уперся своей табличкой в шест с указателем и остался стоять, обалдело повторяя: «Солдат… До чего же красиво…», и я не стал его дожидаться.
Почему Эмма был так уверен в русском друге Максе? Неужели не знает, какой тип женщин тому нравится? Этого не может быть. Или наш стратег — просто дурак? Каким был, таким и остался. Может ли быть НАСТОЛЬКО просто? Почему бы нет, если человека раз за разом переизбирают генеральным секретарем. Дурак в кресле председателя — бесконечно удобная величина…
Два молодых подтянутых парня легко обогнали меня.
— А я говорю, на этой стране можно поставить крест, — донеслась из полутьмы энергичная реплика. — Второй попытки не будет.
— Идите вы все в задницу! — ответил оппонент. — Почему вместо «НАША страна» вы вечно говорите «ЭТА страна»? А потом у вас еще хватает совести ныть и жаловаться?
Я посмотрел им вслед. Ни вялости, ни психоза не было в их сильных уверенных голосах. Было остервенение, сжатое в тугую пружину. Я вдруг вспомнил Арно. Я вспомнил, что тотальная «ломка» никак не затронула моего юного друга, и я изумился: почему я подумал об этом только сейчас? Если Арно остался прежним, значит, есть и другие, молодые и здоровые духом ребята, которых не подчинила чужая жизненная сила, и таких, вероятно, немало наберется, а значит, и вторая попытка у этой страны будет, а если потребуется, то и третья…
Сомнения исчезли.
Я специально выбираю скамейку глубоко в тени, чтобы никто не увидел, не помешал. Буквы ложатся на сомкнутые колени. Мир вылечит только чудо, это ясно. Что еще я могу предложить, кроме чуда? Если имеешь возможность, значит, имеешь и право, говорит мертвый Василий. Возьми Буквы в руки, добавь к Ним третью, и увидишь, как крутанутся вокруг тебя звезды…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ