Вместо того чтобы ринуться к Волчьему лесу, Тор и Один принялись резвиться вокруг троих мужчин, Тор даже принес Полу палку, чтобы тот ее бросил.
– Наверное, одному из нас придется осмотреть лес, – сказал Пол. – Пойду я, если хотите, у меня есть ружье.
– Мы все идем, – сказал Коломбо.
– Ну, едва ли. Если он выманит нас троих, то его сообщникам откроется путь к дому, вы согласны?
Коломбо пожал плечами, он явно был разочарован. Они со Стэном вернулись к арке, во двор. Подозвав собак, Пол пошел через парк. Свет все горел. Коломбо, должно быть, что-то сделал, чтобы тот горел постоянно. Даже освещенный лес на расстоянии выглядел темным и непроходимым.
В изгороди не было калитки, только брешь, и, судя по ее виду, в недавнем прошлом ею часто пользовались. Пол прошел через брешь, собаки за ним. Островки колокольчиков засеребрились, когда он включил фонарь, а пахли цветы сильнее, чем днем. В лесу было тихо – ни шороха, ни хруста, ни птичьих криков. Гарнет увидел первый силок, едва сделав шаг или два в заросли леса: один конец бечевки был привязан к корню дерева, на другом была петля, и внутри петли, которая затягивалась, если ее потянуть, разбросано зерно.
Пол отвязал силок и положил в карман. Затем с помощью фонаря нашел еще три силка и обезвредил их все. Он не знал, кому принадлежат фазаны – наверное, Апсоланду, – но ненавидел эти противозаконные и неправомерные в период между охотничьими сезонами способы ловли птиц, при которых они сами себя душат. Тор и Один внимательно обнюхивали все вокруг. Вероятно, учуяли злоумышленника – кто их знает? Пол позвал их и вернулся через брешь в парк.
Свет выключился за мгновение до того, как он ступил на гравий. Датчики снова отреагировали. Неожиданный мрак, тут же сменившийся ярким светом, вероятно, испугал Тора, и тот глухо заворчал, а потом откинул голову и завыл по-волчьи. Пол пытался утихомирить его, прицепил поводок к ошейнику, погладил по голове и тихо заговорил с ним. А Один, заревновав, протиснулся к Полу и стал подпрыгивать, пытаясь лизнуть его. Наконец, Гарнету удалось успокоить обоих, взять их на поводки и довести через арку до задней двери дома.
Дверь была не заперта, но вокруг никого не было. Стэн и Коломбо, очевидно, отправились спать. Вот она, хваленая система безопасности… Если бы человек, который, как Пол теперь знал, был браконьером, на самом деле оказался одним из похитителей и выполнял роль приманки, его сообщники запросто могли бы попасть в дом. Как, например, Стэн из своей пристройки может на слух различить, кто вошел через заднюю дверь и прошел на кухню – Пол или злоумышленник?
У Тора и Одина имелась собственная комната – помещение, где когда-то была судомойня или кладовая, с двумя деревянными лежаками, похожими на большие ящики от комода, и с миской воды на полу. Гарнет запер их, подошел к двери, которая вела в холл, и прислушался. Дверь была открыта, в коридоре за ней и в широком холле было темно, как в пещере.
Ни звука. Никто не слышал, как он вошел, или, если слышал, не усомнился в том, что вошел он. Пол понял, что присутствие в доме Стэна и Дорин абсолютно бесполезно, и начал злиться. Что сделать, чтобы заставить их спуститься? Пальнуть из ружья? Заорать? Он прошел по коридору в холл, его глаза быстро привыкли к темноте. Тут и там поблескивало стекло и серебро – лучик света обязательно найдется. У подножия лестницы Гарнет остановился. Теперь он кое-что услышал. Не как Стэн или Коломбо готовятся к решительным действиям, а скулеж, тихий стон – так может плакать испуганный ребенок.
Он сразу все понял. Они не предположили, даже если слышали, что вошел кто-то еще, кроме него, а вот она предположила. Она услышала его нарочито осторожные шаги, почувствовала его нежелание обнаруживать себя, испугалась темноты.
Он взбежал по лестнице, крича:
– Нина, Нина, это я, это всего лишь я!
Ее спальней оказалась та, что располагалась над портиком и имела два центральных окна. Женщина вышла босиком, в белом махровом халате. На щеках блестели слезы, глаза расширились от ужаса. Свет из комнаты освещал холл верхнего этажа.
Она сказала:
– Пол, о Пол, – бросилась в его объятия, прижалась к нему.
– Прости, – сказал он, – прости.
– Я так испугалась… думала, умру от страха. Я думала, это они… Мне лучше умереть, чем попасть к ним.
– Коломбо сказал, что ты приняла снотворное, и мы решили, что ты спишь.
– Я ничего не принимала. Я чувствовала себя счастливой, поэтому и не приняла. Меня разбудил лай собаки, включился свет, а когда они ушли, я услышала, как ты вошел, только я не знала…
– Это я. Здесь больше никого нет. Все в порядке, все в порядке.
Он проводил ее в спальню. Комната оставила у него впечатление чрезмерности: белый, розовый, золотой – все было вполне предсказуемо. На двух окнах висели лишь гардины из плотного кружева. Она прижималась к нему, обеими руками держала его руку.
– Раньше такого не случалось, ни разу. Чтобы этот свет включался по ночам…
– Это был браконьер, ставил силки в лесу.
– Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверен?