Львиное сердце. Под стенами Акры

После Рождества Ричард переместил свою штаб-квартиру в Байт-Нуба, что лежит всего в двенадцати милях от Иерусалима. Зимняя погода не давала продохнуть, но стычки продолжались. На третий день нового года Ричард угодил в засаду к сарацинам, но те бежали, узнав его штандарт. Вскоре после этого он препроводил сестру и жену в более безопасную Яффу. К этому времени Львиное Сердце убедился, что наступать при подобных обстоятельствах на Иерусалим будет безумием. И по возвращении в Байт-Нуба столкнулся с открытой оппозицией.

Встреча состоялась в королевском шатре во время очередной снежной бури. Вой ветра создавал зловещий аккомпанемент к сердитым голосам. Едва подняв тему об отступлении, Ричард подвергся атаке французских союзников, обвинявших его в предательстве святой цели. Намеренный сдерживать темперамент, король пытался умерить их пыл доводами, казавшимися ему неопровержимыми.

— Посмотрите-ка сюда, — потребовал он, указывая на расстеленную на столе карту. — Нарисовать ее я попросил человека, лично знакомого с городскими укреплениями. Стены Иерусалима имеют более чем две мили в окружности и охватывают территорию в двести с лишним акров. У нас недостаточно воинов, чтобы надежно запереть город. Наши силы будут растянуты настолько, что турки смогут устраивать вылазки и прорывать линию в любом угодном им месте. Саладин готовится к многомесячной осаде, поэтому, осмелюсь предположить, провизию заготовил в избытке. Нет у врагов и недостатка в воде — цистерны наверняка полны!

С этими словами он сердитым, ироничным жестом указал на стенки шатра, раздувающиеся с каждым очередным напором бури, накрывшей Байт-Нуба.

— Даже будь у нас армия вдвое многочисленней, было бы безумием затевать осаду в такую непогоду! — закончил Ричард.

— Поверить не могу, что ты снова уклоняешься! — Гуго Бургундский бросил презрительный взгляд на карту и тряхнул головой: — Мы ведь в двенадцати милях от Священного города. Всего в двенадцати милях!

— Наши люди зашли так далеко не для того, чтобы поджать хвост и обратиться в бегство. — Епископ Бове даже не утруждал себя взглядом на карту, предпочитая не сводить осуждающего взора с Ричарда. — Зачем принимал ты крест, если не собирался сражаться с врагами Господа?

Генрих и Андре оба вскочили. Но в кои веки анжуйский характер не вспыхнул. Ричард даже не пытался защищаться, сознавая полную бесполезность затеи. Кровь Христова, как он устал от всего этого! Можно говорить что угодно, его все равно никто не услышит. Создавалось впечатление, что и не минуло с тех пор четыре месяца и они до сих пор в Яффе, продолжая тот же самый спор и напирая на одни и те же аргументы.

Но Ричард ошибся — это не был повтор стычки в Яффе. Поначалу Гуго Тивериадский держался на заднем плане, но теперь пробился к центру шатра.

— Нелепо обвинять английского короля в недостатке желания сразиться с сарацинами, — язвительно бросил он. — Будь я убежден, что ты сам веришь в это обвинение, господин епископ, то счел бы тебя страдающим от хвори, поражающей ум. Кто благополучно довел нас до Яффы? Кто выиграл битву при Арсуфе? Не ты, милорд епископ, и не ты, милорд герцог. Зачем нам без конца тратить время на эти мелкие свары, вместо того чтобы обсуждать действительно важные проблемы? Способны мы взять Иерусалим?

Когда французы попытались его перебить, Гуго предупреждающе вскинул руку.

— Нет! Клянусь Богом, вы меня выслушаете! Некоторые из вас употребляют слово «пулен» в качестве оскорбления, по крайней мере, за нашей спиной. Так вот, я горжусь тем, что я пулен. Мне куда больше известно о сражениях в Святой земле, чем людям, всю свою жизнь проведшим на жирных, зеленых полях Франции. И мой ответ — нет. Мы не способны овладеть Иерусалимом. Быть может, вы обвините и меня в нехватке желания победить в этой войне? Здесь мой дом, не ваш, и после того как вы вернетесь в родные земли, я останусь тут и буду до конца биться с врагом, который тоже никуда отсюда не уйдет.

— Мы не сомневаемся ни в крепости твоей веры, ни в доблести, — возразил Гуго. — Но нам нельзя сдаваться — до Иерусалима осталось рукой подать!

— Нет, милорд герцог, это не так. — Гарнье Наблусский спокойно сидел на сундуке, скрестив на груди руки, но голос его раздавался по всему шатру — великий магистр госпитальеров привык повелевать людьми. — Трудности, с которыми мы столкнулись в сентябре, остались неразрешенными. По-прежнему существует угроза, что наши линии снабжения будут перерезаны Саладином, и тогда мы окажемся без припасов в неприятельской стране, зажатые между войском султана и гарнизоном Иерусалима. С последнего нашего спора ничего не изменилось, стало только хуже. Наша армия ослаблена болезнями и дезертирством, вдобавок сейчас разгар одной из самых суровых зим на моей памяти. Война в Святой земле не даром зависит от времени года — чтобы убедиться в этом, достаточно высунуть нос из шатра.