Львиное сердце. Под стенами Акры

Ричард закричал, и в тот же миг подскочили доктора. Лекари не давали ему подняться, уговаривали остаться в постели. Разве они не видят Филиппа и Джонни? Не слышат их смеха? Он пытался сказать, но разговор отнимал так много сил, и король снова повалился на подушки. Голова гудела, сердце стучало так громко, что отдавалось в ушах словно сарацинские боевые барабаны. Турки снова идут в атаку? Смежив веки, Ричард снова видел перед собой мертвого тамплиера, лежащего на кровати с мечом в руках. А где его собственный меч? Государь с трудом сел, оглядываясь в поисках оружия. Но в опочивальне было темно, и за пределами ложа разглядеть ничего не удавалось.

«Этого ты хотел, Ричард?» — Знакомая фигура выступила из темноты. В руках у нее был Жуаез, меч, который мать подарила ему на пятнадцатилетие, когда его провозгласили герцогом Аквитанским. Меч назвали в честь знаменитого оружия Карла Великого, сверкавшего, согласно преданию, словно молния среди жаркой битвы. Ричард потянулся за мечом, но брат отдернул его прежде, чем пальцы успели коснуться рукояти. «Зачем тебе меч, если ты слаб, как слепой котенок? — Жоффруа присел на ближайший сундук и отбросил клинок. — Ты так радовался, когда узнал, что меня затоптали на том турнире. Какая близорукость с твоей стороны. Тебе куда полезнее было бы иметь в качестве наследника меня. Куда полезнее».

«Как будто ты не мечтал о моей короне! — возразил Ричард. — Ты никогда не удовольствовался бы герцогством, когда можешь заграбастать королевство!»

У него не было сил говорить, но Жоффруа и нуждался в слухе и словно вылавливал слова брата прямо из воздуха.

— Да, но я готов был ждать, — возразил он. — Признай, Ричард, тебе ни за что не дожить до старости. Есть мужчины, которые ухаживают за женщинами. У тебя же роман со Смертью. Ты бегаешь за ней, как потерявший голову от любви мальчишка, и рано или поздно она сжалится над тобой и позволит себя поймать. Поэтому я соглашался ждать. Но Джонни, этот проклятый дурак, прочно запутался в сплетенной Филиппом паутине».

«Ты тоже запутался в филипповой паутине, — напомнил Ричард. — Не затей ты интриг с французами, никогда не оказался бы в Ланьи на том турнире».

«Тебе известно, почем я переметнулся к Филиппу. Я устал от того, что папа обращается с нами, как с марионеточными правителями, устал, что он размахивает треклятой короной перед нашим носом как охотник приманкой. И ты тоже, не забыл? Ты ведь превзошел меня, принеся Филиппу публичный оммаж за все свои фьефы «по эту сторону моря», а отец стоял и смотрел, как громом пораженный. Но ты мог позволить себе играть с Филиппом, зная, что перехитришь и побьешь его. Я тоже. А вот Джонни это не по силам, и вскоре ему предстоит убедиться в этом на своей шкуре. Впрочем, ты к тому времени будешь уже мертв, поэтому возможно, это не так уж и важно».

«Господи, Жоффруа, конечно это важно! — В ярости Ричард дернулся, пытаясь высвободиться из одеял. — Если ты пришел только ради того, чтобы издеваться надо мной, то проваливай обратно в ад, где тебе самое место!»

«Чистилище, не ад», — уточнил Жоффруа, и, рассмеявшись, растаял во тьме.

Ричард звал его, но напрасно. Он остался в одиночестве.

Убедившись, что с Ричардом всего триста рыцарей, Салах ад-Дин созвал совет, на котором было решено напасть на Яффу, а если атака провалится, то на Аскалон. Двадцать седьмого августа султан был в Рамле, готовясь нанести удар. Но тут он получил два послания, заставивших его пересмотреть планы. Абу-Бакр сообщал, что Ричард попросил аль-Адиля выступить посредником на мирных переговорах и предложил сдать Аскалон, если ему возместят убытки. Салах ад-Дин прервал поход и дал брату следующее наставление: «Если франки отдадут Аскалон, заключай мир».

На следующий день эмир Бадр ад-Дин Дильдирим аль-Яруки принес весть, что епископ Солсберийский сказал ему, будто Ричард готов уступить Аскалон без компенсации. Салах ад-Дин без охоты шел на мировую и признался Баха ад-Дину, что опасается усиления врага, который утвердился теперь на побережье. Но выбора нет, продолжал султан, потому как воины ислама устали, стосковались по дому и выказали под Яффой, что полагаться на них больше нельзя. Снова собрав в воскресное утро тридцатого августа совет, Саладин направил к английскому королю послов с предварительными условиями мирного договора.

— Нет! — отрезал Ричард, упрямо тряхнув головой. — Я не соглашался уступить Аскалон без компенсации. И никогда не соглашусь!

Повисла гнетущая тишина, присутствующие обменялись полными отчаяния взглядами.

— Ты согласился, дядя. — Генрих подошел к постели и поднял свиток, который Ричард смял и бросил на пол. — Андре, епископ и я... Мы пришли и объяснили тебе, почему Аскалон должен быть принесен в жертву.

— Нет, я этого не сделаю.

— Ричард, все было так, как говорит Генрих. Ты не помнишь? Ничего?

Взгляд Ричарда впился в лицо Андре, затем обратился к Губерту Вальтеру.

— Не может быть! Я дал согласие на это? Вы клянетесь?