Энджел держала в руках две бутылки с молоком. Она только что искупалась, приняв «душ бушмена», — так называл придуманную им конструкцию Джордж: бак с небольшими дырками в днище, который наполнялся горячей водой и подвешивался к дереву. Ее мокрые волосы, лежавшие на плечах, теперь казались темнее и длиннее. Энджел переоделась в чистую одежду, которую Эмма привезла со станции. На этот раз штаны и туника были не однотонными, а из ткани светло-радужных оттенков. Эмма удивилась тому, как изменился внешний вид Энджел благодаря цветной одежде. Глаза девочки казались более голубыми, а кожа — более светлой. Когда она вышла из душа, держа грязную одежду в руках, Мойо вместе с львятами настороженно посмотрела на нее, словно на секунду усомнилась в том, что это была Энджел.
Энджел протянула одну из бутылок Эмме и сказала:
— Держи бутылку донышком вверх, чтобы они не втягивали ртом воздух.
— Ты это раньше уже делала? — Эмма удивленно вскинула брови.
— У сестер милосердия. Иногда я помогала монахиням кормить младенцев.
Эмма взглянула на девочку. Ей не терпелось задать Энджел кучу вопросов, но она заставила себя промолчать. Эмме не хотелось расстраивать девочку тяжелыми воспоминаниями о ее матери. С самого утра Энджел вела себя на удивление дружелюбно и спокойно. Казалось, она уже привыкла находиться рядом с едва знакомыми людьми. Вернее сказать, она выглядела более самостоятельной и уверенной в себе. Девочка сама спросила, где она может помыться, а потом отвергла всяческую помощь с баком. Энджел также попросила йод и бинты и мастерски обработала рану на ноге. Во время завтрака она так активно помогала накрывать на стол, а после еды убирать грязную посуду, что у нее едва хватило времени, чтобы съесть что-нибудь самой.
— Ты готова? — спросила Энджел.
Эмма нервно посмотрела на львят. Она считала, что с этим заданием лучше справится Джордж — в конце концов, у него было больше всего опыта, — но Энджел настояла, чтобы с ней пошла Эмма.
— Я хочу, чтобы ты помогла мне покормить львят, — заявила девочка, глядя ей прямо в глаза.
Эмма тут же согласилась, ибо все ее колебания были сломлены, — настолько ей было приятно ощущать себя избранной.
— Открой, пожалуйста, ворота, — попросила Энджел.
Услышав звук деревянной рамы, цепляющейся о затвердевшую землю, львята подняли свои мохнатые головы и спросонья заморгали черными блестящими глазами. В следующее мгновение сонный клубок распутался и львята с трудом встали. Они были намного мельче детенышей Мойо, каждый размером с крупного кота. Их головы казались слишком тяжелыми для их туловища, а ступни — слишком большими по сравнению с ногами. Их светло-коричневая шкура была покрыта пятнышками более темного цвета.
Львята вприпрыжку помчались к Эмме и Энджел, но, немного не добежав, в нерешительности остановились. Один из них даже чуть-чуть подпрыгнул, испугавшись кисточки собственного хвоста, попавшего в поле его зрения.
Энджел рассмеялась.
— Они еще только учатся жить.
Эмма улыбнулась. Это было очень точное замечание: львята действительно выглядели так, как будто они еще не совсем освоились в собственном теле.
Энджел присела на корточки, протягивая бутылку с молоком. Оба детеныша, едва не спотыкаясь, поспешили ей навстречу.
— Покажи им, что у тебя тоже есть молоко, — сказала девочка Эмме.
Эмма помахала второй бутылкой перед львятами.
— Ну же, идите ко мне, — позвала она их, и вскоре оба детеныша, подбежав к ней, уперлись передними лапами в ее голени.
Эмма немного растерялась, но тут же засунула бутылку в карман, наклонилась и взяла одного из детенышей на руки. Под шкурой, покрытой мягким мехом, ощущалось его маленькое тельце. Эмма села на пенек, устроила львенка на колени и вытащила бутылку из кармана. После минутной возни с соской детеныш начал пить молоко.
— Ну вот и все, — сказала Энджел. — Хорошо.
Она села рядом с Эммой, взяла второго львенка на колени и поднесла бутылку под правильным углом к его рту.
Сначала львята пили молоко с жадностью, едва не захлебываясь, но затем перешли на равномерное причмокивание.
Эмма искоса поглядывала на Энджел. Девочка сидела, наклонившись к голове львенка, и ее волосы касались его меха.