Львы Аль-Рассана

— Вы действительно любили правителя, правда? — спросил он после паузы с не свойственным ему смущением. Он чувствовал, что не совсем контролирует эту ситуацию. Убийство человека делает тебя уязвимым для определенных вещей; он почти забыл этот урок за пятнадцать лет. Как же должен вести себя человек с возлюбленной того, кого он убил?

— Вы знаете, что любила, — спокойно ответила она. — Это не трудный вопрос, даже не настоящий, Аммар. — Она повернулась и впервые встала лицом к нему. — Трудная правда заключается в том, что вы тоже его любили.

А вот этого он не ожидал. Он быстро покачал головой.

— Нет. Я уважал его, я восхищался его силой, мне нравились его тонкий ум, его прозорливость, его изобретательность. В отношении сына я тоже питал надежды. В каком-то смысле до сих пор питаю.

— В противном случае ваши уроки пропали даром?

— В противном случае мои уроки пропали даром.

— Так и есть, — откровенно сказала Забира. — Вы скоро в этом убедитесь. И хотя я слышала, как вы отрицали любовь, но боюсь, что не верю этому.

Она поставила пустой бокал и задумчиво посмотрела на Аммара. Она стояла почти вплотную к нему.

— Скажите мне еще одну вещь, — попросила она, и тембр ее голоса изменился. — Вы предположили, что новый правитель не защищен от соблазна. А вы, Аммар?

Вероятно, поразить его было труднее всех в Аль-Рассане, но это, после фраз, которыми они только что обменялись, было полной неожиданностью. Восторг, бурный и быстрый, вскипел в нем и так же быстро угас. Он убил ее возлюбленного в это утро. Отца ее детей. Надежду на будущее.

— Меня обвиняли во многом, но в этом — никогда, — ответил он, пытаясь выиграть время.

Но она не позволила ему это сделать.

— Вот и хорошо, — сказала Забира из Картады и, привстав на цыпочки, поцеловала его в губы, медленно и очень искусно.

«То же самое сделала со мной другая женщина, не так давно» — подумал ибн Хайран, прежде чем всякие подобные ассоциации улетучились. Женщина на террасе шагнула назад, но только для начала: шелковые рукава упали к плечам, обнажив белую кожу рук, пока она распускала свои черные волосы.

Он смотрел, как зачарованный, слова и мысли разбегались в полном беспорядке. Он смотрел, как ее руки спустились к жемчужным пуговкам верхней туники. Она расстегнула две из них и замерла. Эта туника не была верхней. Под ней ничего не оказалось. В необыкновенно ясном, мягком свете он увидел выпуклость ее белых грушевидных грудей.

У него вдруг пересохло во рту. Ибн Хайран сам слышал, какой у него хриплый голос, когда произнес:

— Мои комнаты здесь, рядом.

— Хорошо, — снова сказала она. — Проводи меня.

Тут ему все же пришло в голову, что она, возможно, пришла сюда, чтобы убить его.

Но он не собирался ничего предпринимать. Его действительно никогда не обвиняли в устойчивости к соблазну. Он подхватил ее на руки; она была тонкокостной и стройной, почти совсем ничего не весила. Ее аромат окутал его, и голова у него на мгновение закружилась. Он почувствовал ее губы у мочки уха. Пальцы обхватили его шею. Кровь громко стучала у него в ушах, пока ибн Хайран нес ее к двери в свою спальню.

«Может быть, так действует возможность близкой смерти? — подумал он, и то была его первая и последняя ясная мысль на ближайшее время. — Неужели именно это так меня возбуждает?»

Его кровать в большой комнате, увешанной сорийскими коврами, была низкой, усеянной подушками всех размеров и форм, выбор которых для любовных игр определили их цвет и ткань. Алые квадраты из шелка свисали с медных колец на стене над кроватью и были вделаны в резные деревянные спинки. Аммар предпочитал свободу движений во время любовных игр, скольжение и переплетение тел, но среди его гостей в этой спальне были и те, кто получал самое острое наслаждение иным способом, а за долгие годы он завоевал репутацию хозяина, идущего навстречу всем желаниям своих гостей.

Но даже несмотря на это, даже обладая почти двадцатилетним опытом утонченных любовных игр, ибн Хайран очень быстро понял — хотя и не слишком этому удивился, — что женщина, так хорошо обученная, как Забира, знает кое-что такое, чего не знает он. И даже, как оказалось, в том, что касается его склонностей и реакций.

Немного позже он лежал обнаженный среди подушек и чувствовал, как ее пальцы дразнят и ощупывают его, вздрагивал от укусов и ощущал, как его плоть становится все более твердой в сгущающихся сумерках комнаты, когда ее губы снова прильнули к его уху, и она стала нашептывать нечто шокирующее своим знаменитым, красивым голосом. Потом он широко раскрыл глаза в темноте, когда она стала проделывать именно то, что за миг до этого описывала.

Все обученные любовницы и кастраты двора Альмалика приехали из-за морей, из своих стран на востоке, где подобное искусство было частью придворной жизни за сотни лет до того, как Ашар совершил свое аскетическое бдение в пустыне. «Возможно, — мелькнула у Аммара смутная мысль, — путешествие в Сорийю даст ему больше, чем он себе представлял». И у него вырвался тихий смех.