Львы и солнце

Когда поезд, наконец, ушел на Псков, к генералу Рузскому, Полезнов, бродя по перрону, заметил несколько ярко блестевших пачек патронов между рельсами, и даже целый патронный ящик невинно и как будто сконфуженно белел под большим перронным фонарем.

- Безобразие какое! - сказал он весовщику Тимофею Акимычу. - Ежели они здесь целые ящики патронов теряют, что же они на фронте делать будут?

- Ежели дураки, то головы потеряют, а ежели умные - с головами домой придут, - загадочно ответил Тимофей Акимыч.

- Сказать же надо кому, чтоб убрали!

- Убе-рем... Пригодятся... - и пошел.

После этого разговора сиротливыми показались Полезнову черные шестидюймовки, стоявшие на платформах и покрытые брезентом... Поезд с ними пришел, должно быть, еще утром. На брезентовых покрышках было много снегу. Они тоже казались потерянными, эти орудия.

Часов около восьми пришел поезд из Петрограда. В зале первого класса Иван Ионыч цепко присасывался глазами ко всем лицам, но приезжие казались менее встревоженными, чем он, они только наперебой расхватывали в буфете бутерброды.

За столом же, где сидело несколько человек, поспешно работая ложками в дымящемся супе или солянке, какой-то молодой, большеголовый, в инженерской фуражке, по виду кавказец, не совсем чистым русским языком говорил громко, как будто никому и всем сразу:

- Да ведь нас, инженеров-путейцев, вешать надо! Мы кто?.. Мы взяточники, это раз!.. Мы - каз-но-крады, это два!.. Мы хапаем де-сят-ки тысяч!.. А если путевой сторож гнилую шпалу у себя в печке спалит, мы его под су-уд, негодяя!.. Мы ему двадцать четыре света покажем!.. Ка-ак смеешь гнилую шпалу в своей печке палить, когда это казенное имущество, па-адлец!.. Ххолодно тибе, а-а?.. Тибе ххолодно?.. Ка-ак это тибе может быть ххолодно, когда ты и всего только сторож?.. Это инженеру может быть холодно, а не тибе, ххам!..

Он широко размахивал тощими руками, одетый в очень легкое, почему-то осеннее пальто с несколько бахромчатыми рукавами. Лицо у него было обветренное, щетинистое; тонкий нос с горбом краснел, как обмороженный; волосы у широких висков мелко курчавились.

Наискось от него, на другой стороне стола сидел невзрачный, морщинистый, хоть и нестарый, подполковник с нефронтовыми белыми погонами. Полезнов с первого взгляда принял было его за военного врача, но вот он откинул голову и сказал инженеру очень твердо и внятно, как не говорят врачи:

- Прошу прекратить агитацию!

- Каку-ю агитацию! - задорно крикнул инженер.

- Тут зал первого класса, а не третьего, и старания ваши излишни... Поберегите энергию!..

- Я... Я... Вы знаете, кто я? - гордо откачнулся инженер. - Я - князь Нижерадзе.

- А я - князь Выше-радзе! Поняли?.. И при малейшей попытке вашей продолжать агитацию я вас арестую!

Только тут понял Полезнов, что подполковник этот - жандармский, и очень удивился, когда инженер деланно коротко хохотнул и на весь зал крикнул:

- Коротки руки!.. Вы?.. Меня?.. Арестуете?.. Ха-ха!.. Коротки руки!

Однако он отошел от стола, а к подполковнику наклонился сзади какой-то длинный, светлоусый, торгового вида и сказал как-то пьяно-странно, указывая пальцем на инженера:

- Он у самого генерала-губернатора чай пил!.. Хи-хи-хи... И кофей пил!

Между тем широкоплечий сановитый старик, хорошо и добротно одетый, с раздвоенной, видно, что холеной, бородою, сказал важно, в упор глядя на подполковника, не сводившего глаз с инженера:

- Аресто-вы-вать, господин полковник, тех, кто по-ря-до-чен, и оставлять на свободе явных не-го-дя-ев - эта ваша система уже довела нас до ги-бе-ли! Да! Благодаря этой сис-те-ме Россия на краю про-па-сти!

И вдруг хлынуло с разных сторон:

- Верно!.. Правильно сказано!..

И около буфета кто-то с бутербродом во рту захлопал, как в театре; когда присмотрелся Полезнов, оказалось, что это был молодой офицер.

Подполковник резко отодвинул от себя тарелку, зло поглядел на сановитого старика и кругом и вдруг поднялся и пошел к выходу, а за ним бросился и официант с салфеткой, и вот тот самый, длинный, светлоусый, торгового вида, подмигнул теперь уже старику и, также пальцем указывая на уходящего жандарма, крикнул тонко:

- Смотрите, деньги за солянку замошенничал! Хи-хи-хи!.. Ей-богу!

И он так вздернул усы и такие сделал глаза, что уже, глядя на него, многие захохотали, а инженер (или только надевший инженерскую фуражку на время), не теряя времени, очутился вдруг на столе, на другом конце его, и кричал оттуда, перегибаясь: