Львы в наследство. Я всей душой с вами, львы!

Плач по золотым душам

О человек,

      остановись и внемли!
Мы, львы минувших дней, с тобою говорим.
Мы только тени — ныне.
      А ведь были в нашей власти
И выси гор, и пышный цвет долин
За многие столетья до того,
      как человек стал человеком,
Как он поднялся на ноги — и обратил на мир
Свой острый взгляд и ум пытливый.
      Но похоже,
Что он готов сгубить себя же самого
При всем своем
      пытливом разуме и ясном взоре.

Мы только тени — ныне.

      А в минувшие века
Над всею древней Африкой властвовали мы
И в сопредельных с нею землях.
От северных могучих гор суровых,
      ласкаемых полночными ветрами,
До величавых горизонтов моря,
      где голубое с голубым сомкнулось,
От темной глубины лесов дремучих
До благодарных долов на востоке,
      где было вдосталь дичи,
Собою украшали землю мы —
      мозаикою золотых цветов подвижных.

Мы, дети львов минувших лет,

      являлися на свет
Все в тех же благодатных долах,
В заросших мягкою густой травой лощинах,
В тени кустарников по берегам ручьев,
Где наши мамы выбрали с любовью
      уютные, укромные местечки
           для нашего рожденья.

И вот мы появляемся на свет —

      беспомощные теплые комочки.
Потом у нас прорезались глаза
      и с удивленьем широко раскрылись —
Для солнечных лучей и серебра луны.
И снова наши золотые мамы
      лизали наши крапчатые спины
           своим шершавым теплым языком,
А мы
      пытались встать на слабенькие ножки.

Пусть, как могли, нас мамы защищали,

Но выжить было суждено
      не всем из нас.
Кто в когти леопарда угодил,
      кто в пасть гиены,
А кто стал жертвой ярости слепой
      другого золотого папы,
Прогнавшего от нас отца родного.
Но те, кто выжил, подрастали быстро.
И вот мы в первый раз вкусили мясо
И, спотыкаяся, учились бегать
      по травянистым бесконечным долам.
У наших милых матерей
      и славных золотых отцов
Учились мы
      премудростям науки жизни.
«Один за всех, и все за одного!» —
      таков закон
           семейства львиного,
Что львами воспитало нас.

Учились мы охотиться с семьей,

И время наступало — мы хватали сами
Ту, что в полосках, или ту — с рогами.
Охотились не из безумной злобы,
А чтобы жить.

То празднество, а то — великий пост.

Качался маятник
      то в сторону одну,
           а то — в другую,
На смену лету приходила осень.
И время шло,
      и вот пришла пора
           почувствовать, что мы — уже не дети.
Теперь подолгу наслаждались мы
      таинственными ласками любви,
Час наступал — и вот входили мы
В ту травянистую ложбину
      или под сень кустов,
Где родились мы сами,
Чтоб жизни даровать и нашим детям.

Мы поступали так,

      как наши мамы,—
Своих детей ласкали,
Защищали
И обучали их науке жизни львиной
Под солнцем Африки
      и под пугающей луной.
Когда же подрастали наши дети —
То снова наши золотые мамы
      и сами мы
Давали снова жизнь
      любимым львиным детям,
И снова их ласкали, защищали,
И снова обучали их охоте,
Пока не настигала старость нас.

Теперь зависимы мы стали сами

От наших золотых детей,
От их заботы.
Что делать, если искрошились зубы,
Пропали силы, притупился взгляд,
Провис живот
      и прежней крепости уж нет в спине!
Но все же мы шагали —
      средь спотыкающихся золотых детишек,
Учившихся ходить
      по травянистым солнечным равнинам.

Как солнце золотое в час заката,

За горизонт мы тоже уходили.
      Нас оставляла жизнь,
А наши золотые формы
Песками поглощались золотыми,
Но наши дети оставались жить
      и видеть африканские равнины
И небо голубое.
      Мы же,
           ставши тенями златыми,
Стремимся к нашим предкам в небеса.

Но многим львиным детям золотым

Не суждено вообще увидеть света —
Когда охотничья пронзает пуля
Голову матери,
      ну а другая —
           чрево,
Где, нерожденные, таимся мы.
И, умирая,
      шаги и смех людей мы слышим,
Глумящихся над телом нашей мамы.
Последнее, что в жизни слышим мы, —
Смех человека.

А многих настигает смерть в капканах,

Предательски хватающих за шею.
Сопротивляясь,
      боремся за жизнь,
Но подлый провод сдавливает туже,
Вгрызаясь в нашу золотую шкуру.
И кровь в глазах, а дальше —
      только мрак.
И снова возникает человек,
А наши души наблюдают
      из потаенных мест,
Как человек срывает злато с наших тел,
      и остаются
Причудливые, странные фигуры
С холодными незрячими глазами
Навыкате.

А может быть и так —

      добыча,
Что убиваем мы, охотясь по долинам,
Таит для нас смертельный яд,
      изобретенный человеком.
Приходят хищники, позарясь на добычу, —
Им нужно есть, чтобы иметь возможность
      дать продолженье цепи жизни,
Но звенья той цепи
Разрушены смертельным ядом.

Шакал, неопытный в науке жизни,

Вкусив от плоти, ядом напоенной,
В мучениях бежит за кругом круг.
Отведав пищи,
      гриф взмывает к небу,
Взмывает ввысь он, чтобы насладиться
Парением в потоке струй горячих,
И вдруг,
      охваченный безумием мгновенно,
Отчаянно пытаясь удержаться,
Он тяжко-тяжко хлопает крылами —
И падает.

Порой случается, что дети гордых львов

Воспитаны бывают человеком,
Тем самым, что грозит оставить мир
Без нашего без племени златого.
Тогда под свист, под щелканье бичей
Двуногим ребятишкам на потеху
И к радости бушующей толпы —
      хохочущей, визжащей, гомонящей —
Они свои показывают трюки.

Но представленье кончено — и снова

Мы, дети львов, рассажены по клеткам
И ждем в тоске другого представленья.
Бог мой — с какой тоской в глазах янтарных
Взирает лев на перемены в мире,
      где некогда владычествовал он!
И вот теперь, свернувшись в тесной клетке
      и голову на лапу уложив,
Он — лишь одно печальное подобье
Тех гордых предков, что бродили вольно
      по изобильным долам, склонам гор
           и темным чащам.

Нас убивает человек

      лишь ради прихоти безумца злого,
Затем,
      чтобы свое тщеславие потешить.
Ему особо доставляет наслажденье
Убийство наших золотых отцов.
Мы, домочадцы, лишь от гнева плачем.
Вотще!
И капли крови падают густой
      на камень, лист и травы.
Что можем сделать мы?
      Одно: спасаться бегством.
Мы, дети львов, оставшись без отца,
      что нам давал защиту,
           можем лишь одно —

Спасаться бегством.

Приходят новые,
      свирепые отцы —
И убивают неродных детей.
А наши золотые матери
      и родичи
Все это терпят.
Проходит время —
      и привыкают к новому отцу,
Рождают новых золотых детей
И их растят…
Льва убивает человек. Привычно!
А если вдруг случается наоборот?
«Убей его! Убей! Убей!» —
      кричат другие люди.
И снова гибнет золотой отец,
И снова гибнет золотая мать,
И, нерожденные,
      в ее мы гибнем чреве.

Но — неподвластные тебе мы, человек!

Другое племя мы! Другой народ!
Мы — племя древнее,
Мы — древние хозяева земли.
А ты —
      ты разрушаешь мир,
У коего ты мог бы поучиться.
Бродили мы по горам и долам
Задолго до того,
      как на ноги ты встал.
Мы — древняя,
      великою природой
Отполированная форма жизни
Во многих сотнях поколений львов.

О человек! О будущем подумай,

      о детях неродившихся своих,
О тех, кто в будущем появится на свет
      у тех, кому лишь предстоит родиться.
Они припомнят, что ты натворил,
      желая утвердить себя
Хозяином Земли!
Подумай хоть немного
      о детях львов,
У коих отобрал ты землю!
О человек! Взгляни пытливым взглядом
      и острым разумом своим пойми:
Все, что содеяно тобою против львов,
Против тебя же обернется!
О человек! Очнись, пока не поздно!
Покуда не порвал ты пуповину,
Твой род связующую
    с матерью-землей.