Джентльмены, работа должна быть сделана. Пришло время для перерыва. Кто-нибудь хочет высказаться?
— Я предлагаю распустить собрание на неопределенное время, — сказал гортанный голос.
Аилл поглядел на линию скелетов. Кто из них заговорил? Или это был его собственный голос?
— Кто-то против? — после паузы спросил он.
Молчание.
— В таком случае совещание считается распущенным.
Он немедленно принялся за работу: разобрал каждый скелет, отсортировал компоненты и проверил, в каком сочетании их можно соединить. Потом начал строить, подбирая кость за костью, тщательно и аккуратно, растирая о камень, если необходимо, и укрепляя соединения волокном веревки. Он начал с четырех костей таза, которые скрепил при помощи ребер. На это основание он поднял четыре самых больших бедра, на которые поставил еще четыре кости таза, и соединил их ребрами. На этой платформе он укрепил еще четыре бедра и четыре последних кости таза, скрепив их несколько раз, чтобы гарантировать жесткость. Получилась лестница с двумя ступеньками, которая легко выдержала его вес. Еще одна ступенька, и еще.
Он работал не торопясь, дни и недели, твердо решив, что в критический момент лестница не должна упасть. Чтобы она не заскользила в сторону, он вбил в пол обломки костей и натянул на них куски веревки, получив, со свирепым удовольствием, достаточно жесткую структуру. Лестница стала его жизнью, вещью невероятной красоты; даже побег казался менее важным, чем эта великолепная лестница. Он наслаждался ее запасными белыми подпорками, точными соединениями, благородной устремленностью вверх.
Наконец лестница была закончена. Верхний уровень, составленный из локтевых и лучевых костей, находился только на два фута ниже отверстия шахты, и Аилл, очень осторожно, несколько раз втискивался в шахту. Теперь ничего не мешало побегу; надо было только дождаться следующей корзины с водой и хлебом, чтобы не повстречаться с Церлингом, идущим кормить его. А когда Церлинг заметит, что еда не тронута, он глубокомысленно кивнет, и больше не будет спускать корзину.
Хлеб и вода появились в полдень. Аилл взял их из корзины, которую немедленно подняли по шахте.
Незаметно подкрался вечер; время еще никогда не шло так медленно; наконец небо над шахтой почернело, и Аилл встал на верх лестницы.
Упершись плечами в одну стенку шахты, он поставил ноги на другую и заклинил себя. Вверх! Каждый раз только на шесть дюймов: сначала неловко, из страха соскользнуть, потом все более легко. Однажды он остановился, чтобы отдохнуть, потом снова вверх, пока не оказался в трех футах от вершины, где опять замер и прислушался.
Тишина.
Он стиснул зубы и полез дальше, с искаженным от напряжения лицом. Потом перекинул плечи через низкую стену, лег на бок, спустил ноги на твердую землю и выпрямился.
Вокруг царила спокойная ночь. С одной стороны небо пачкала огромная масса Пейнхадора.
Аилл, пригнувшись, метнулся к старой стене, окружавшей Уркиал. Как большая черная крыса, он прокрался через темноту к старой деревянной двери.
Приоткрытая дверь висела на сломанных петлях. Аилл неуверенно посмотрел вниз. Он неловко сгорбился и проскользнул через вход. Из темноты не пришло ничего. Он почувствовал, что в саду никого нет.
Аилл спустился к часовне. Как он и ожидал, не горела ни одна свеча; камин был холоден и безжизнен. Он спустился дальше. Луна, поднявшись над холмами, освещала серый мрамор руин.
Аилл на мгновение замер, посмотрел вокруг, прислушался, а потом стал спускаться к старой липе.
— Аилл.
Он остановился, и опять услышал голос, говоривший мрачным полушепотом.
— Аилл.
Он подошел к липе.
— Сулдрун? Я здесь.
Под деревом виднелась фигура, сотканная из воды и тумана.
— Аилл, Аилл, ты пришел слишком поздно; они забрали нашего сына.
— «Нашего сына»? — изумленно спросил Аилл.
— Его зовут Друн, и сейчас он навсегда ушел от меня... О, Аилл, как ужасно быть мертвой.
Из глаз Аилла потекли слезы.
— Бедная Сулдрун. Как они довели тебя до этого?
— Жизнь не была добра ко мне. А сейчас она ушла.
— Сулдрун, иди ко мне!
Бледная фигура пошевелилась и, кажется, улыбнулась.
— Нет. Ты почувствуешь только холод и влагу. Ты не боишься?
— Я отбоялся на всю жизнь. Возьми мои руки, и я передам тебе тепло.
И опять фигура шевельнулась в лунном свете.
— Я Сулдрун, но я и не Сулдрун. Все твое тепло не смягчит холод, терзающий меня... Я устала и должна уйти.
— Сулдрун! Останься со мной, прошу тебя.
— Дорогой Аилл, я — плохая компания.
— Кто предал нас? Священник?
— Да, он. Друн, наш дорогой маленький мальчик: найди его, окружи любовью и заботой. Скажи, что ты так и сделаешь!
— Клянусь, я сделаю все, что в моих силах.
— Дорогой Аилл, я должна идти.
Аилл остался один, по щекам текли слезы, сердце было переполнено. Сад был пуст, луна стояла высоко в небе. Наконец Аилл встряхнулся. Покопав под корнями липы, он вынул оттуда зеркало Персиллиан и мешочек с драгоценностями и монетами из комнаты Сулдрун.
Остаток ночи он провел на траве под оливами.
На рассвете он перебрался через скалы и спрятался в подлеске за дорогой.