Лысая голова и трезвый ум

У меня остается только один выход. Броситься навстречу судьбе и инопланетным интервентам, дабы в рукопашной схватке обезвредить агрессоров.

Инструктор по рукопашному бою, он же по совместительству комендант женского общежития, часто говорил мне: — «Пономарев, — говорил он. — Всем ты хорош. И хватка у тебя медвежья, и сила сухожильная, да только глаза твои наглые желания выдают».

Зажмуриваю глаза, чтобы ненароком не выдали, и чтобы не опалило их огнем от стреляющих палок инопланетян, прыгаю вперед, стараясь оказаться среди пришельцев раньше, чем они начнут стрелять. По своим сородичам пулять не станут, факт. А там, глядишь, разберемся.

Промахиваюсь. Метра на полтора. И слишком поздно глаза открываю. Только успеваю заметить летящий навстречу люк в толстой ножке. Человечки паникуют, пытаются преградить дорогу, но поздно. На полной скорости залетаю в люк. Спотыкаюсь о порог. Валюсь лицом вниз, в резиновый зеленый коврик, который пахнет инопланетной земляникой. Это меня и спасает.

Нервы инопланетных контрабандистов не выдерживают человеческой наглости.

Слышу непонятные команды, и над головой свистят, поджаривая спину, огненные шары. Инопланетяне в панике, я в ужасе, шары, отскакивая от стенок, взлетают вверх, внутрь странной летающей конструкции.

Захватчики пищат о вселенском катаклизме, об Армагеддоне, об Апокалипсисе всей финансовой системы Галактики. Но мне все равно. Мозг, перегруженный страхом и паникой, поочередно отключает все датчики, погружая тело в спокойную темноту. Последнее, что чувствую, нестерпимый жар, обрушившийся сверху.

Я сделал все, что мог. За одно это мне положена медаль. Пусть даже посмертно. Все равно приятно….

В чувство меня приводит тяжелая пощечина. Прощаюсь с темнотой, встречаюсь со светом. Открываю глаза и вижу слегка расстроенное, но все еще мужественное лицо капитана Угробова.

— С возвращением, сынок, — на суровом лице капитана стыдливо блестят скупые капитанские слезы. — Очухался, мерзавец. Думали все, полные кранты с похоронной процессией. А у тебя только попа поджарена. Я, кстати, за казенные штаны с зарплаты вычту. Ничего?

Приподнимаюсь на локтях, оглядываюсь. Похоже, я в камере предварительного содержания, где обычно содержаться не слишком опасные преступники, взяточники и сутенеры. С какой такой радости?

— Где я? — интересуюсь на всякий случай, вдруг с глазами что-то? После выполнения первого опасного задания зрительные рефлексы молодых лейтенантов обычно нарушаются. Такое могло произойти и со мной.

— Где, где? — хмыкает капитан, поглаживая меня по больному месту. — В тюрьме. Самое ближайшее и безопасное помещение от эпицентра взрыва.

— Взрыва? Ах да, взрыва, — вспоминаю пламя. Вспоминаю зеленых человечков и даже, как будто, слышу их крики. — Что со мной?

— Самое страшное позади, сынок. Потребовалась, правда, пересадка кожи. Так все наше отделение сдало. Три дня на работу и с работы только пешком. Теперь ты и мы одним, так сказать, местом связаны. Вот швы рассосутся, встанешь в братский наш строй.

— Значит сильно меня?

— Сильно, — соглашается капитан. — Группа захвата обнаружила твое бездыханное тело рядом с детской площадкой. На краю огромной воронки. А кругом все обуглено, посыпано пеплом, перевернуто и перекорежено.

— Воронки? — значит, все взорвалось? Значит, все получилось?

— У тебя, сынок, не уши опалило, а другое место. Говорю воронку, значит так и есть. Но тут интересная штука получается, — капитан вытаскивает пистолет, раскладывает на моей забинтованной ране, достает из кармана масленку и начинает чистить оружие. — Мне доложили, последнее, что зафиксировали наблюдатели из дружественных нам подразделений, как ты шляешься, засунув руки в карманы, по месту преступления. Кстати, за карманы особое замечание. Не подобает молодым и неоперившимся сотрудникам ходить, как последним бандюгам. Карманы к штанам не для рук приделаны, а для складирования улик и свидетельских показаний.

Капитан дует в ствол, окончательно доводя сверкающее оружие до кондиции:

— А дальше? — масленка под неосторожными руками капитана опрокидывается, и жирное пятно растекается по белым бинтам.

— Масло от ожогов помогает, — успокаивает капитан. — А дальше начальство интересуется. Что такое взрывоопасное взорвал молодой лейтенант на тщательно подготовленном месте засады? На гранату непохоже. Кислородный баллон? Размеры не те. Вот ты мне и объясни, лейтенант. Как такое могло произойти? Стоит на месте молодой опер. Потом, вдруг уже и не стоит. А валяется на краю ямы. И кругом такой бардак, что до сих пор дворники со всего района отдраить не могут. А, лейтенант?

Я сделал это. Я сумел сделать нечто такое, что разбудило мир. А воронка, и все такое, лишь вторичный продукт расследования. Приятно.

— А там, рядом инопланетянин не валялся? — от радости я готов расцеловать капитана, но сияющие звезды на его погонах, и не менее сияющей ствол «Макарова» останавливают меня от опрометчивого поступка.