ЛЫСАЯ ГОРА

— А на самом деле — это секретный объект, — объяснил он. — Раньше вышки использовались, как глушилки дружеских голосов — «Голоса Америки» и «Свободы». А сейчас что-то с космосом связано. Наверно, по связи с пришельцами.

— С пришельцами? — удивился О’Димон.

Димон-А кивнул и загадочно улыбнулся.

— Но вероятно, — продолжил он, — они тут используют отрицательную энергию горы, как оружие для борьбы с противником.

— С кем именно? — полюбопытствовал О’Димон.

— А кто его знает? — пожал плечами Димон-А. — Поскольку они не такие уж и мощные, то скорей всего против собственного населения.

— А представь себе, — воодушевился О’Димон, — сколько тогда чёрной энергии ретранслирует на Киев ещё одна вышка!

— Какая?

— Ну, эта телевизионная… которая построена на месте кладбища в Бабьем Яру.

— Смотри, вон, — кивнул Димон-А, предупреждая приятеля.

Парни остановились. Внизу перед шлагбаумом, в метрах двадцати от них, возле похоронного венка, привязанного к тонкому деревцу, лежали на земле и грелись на солнышке два чёрных лохматых пса.

— А, — беспечно махнул рукой Димон-А, — это мирные собаки.

Они не кусаются.

Заметив приближающихся парней, мирные собаки неожиданно вскочили с земли и принялись гавкать на них, словно оглашенные. Вскоре к ним присоединился ещё один чёрный пёс, привлечённый лаем. Тоже лохматый. Собаки, видно, были из одного выводка. Переполненные необъяснимой злобой, они стояли перед шлагбаумом и изрыгали на непрошенных гостей свои собачьи проклятья, явно не желая пропускать их вперёд.

— И что дальше? — опешил О’Димон.

Дорога наверх была только одна, обойти собак не представлялось возможным ни слева, ни справа. Димон-А огляделся вокруг в поисках хоть какой-нибудь завалящей палки и обнаружил на обочине лишь несколько крупных камней и множество мелких.

Первый камень до собак не долетел, второй бросок оказался также неудачным и только ещё больше разъярил мирных псов. Один из них, брызжа слюной и сея ужас, даже бросился вперёд на обидчиков, но тотчас упал, подкошенный третьим булыжником.

Два других пса тут же кинулись к скулящему собрату на помощь, но также были отброшены назад градом мелких камней, пущенных О’Димоном, после чего все трое, скуля и повизгивая, ретировались к стоявшему на отшибе бульдозеру.

Путь наверх был открыт. Покосившись на похоронный венок и обойдя сбоку опущенный шлагбаум с двусмысленной табличкой, два студента-медика свернули на дорогу, поднимающуюся вверх по склону, и начали своё восхождение на Лысую гору.

Несколько минут спустя О’Димон непроизвольно втянул голову в плечи.

— Не, тут реально стрёмно. Только зашли, а мне уже как-то жутко становится. Даже ноги в гору не идут.

Димон-А ласково подбодрил его:

— Это ещё что! Вот дальше будет местечко … там вообще к земле пригибает.

О’Димон тут же заныл:

— Чего-то мне уже сейчас не-хоррор-шо.

Димон-А ободряюще похлопал его по предплечью:

— Это поначалу, О’Димон. На новичков это место всегда так действует. Ничего визуально странного, конечно, здесь не наблюдается, но чувствуется, что что-то тут такое есть. Наверно, потому что там, где сейчас стоят эти вышки, раньше стояли виселицы. Там казнили преступников, включая Богрова — убийцу Столыпина. А потом всех казнённых зарывали тут же рядом.

— Жуть, — завёл глаза под веки О’Димон.

— К тому же здесь фонит сильно, — продолжил нагнетать обстановку Димон-А. — Уровень радиации в два-три раза выше, чем по Киеву.

— Ни хера себе, — ошеломлённо раскрыл глаза О’Димон.

— Не говори так никогда — «себе», — прервал его Димон-А, — а то, действительно, без хера останешься.

— Не останусь, — заверил его приятель.

— Когда-то раньше здесь была свалка радиационных отходов, — продолжил Димон-А, — но после Чернобыля, говорят, всё вывезли.

— Чего ж тогда фонит? — шмыгнул носом О’Димон.

— Видимо, из недр. Здесь же ещё до войны был построен радийный завод, руду добывали.

— Чёрт, я уже весь на измене, — совсем приуныл О’Димон, остановившись. — Может, давай для затравки сначала дунем травку?

— Давай, брат.

В последнее время оба Димона, то ли по приколу, то ли ещё по какой причине, стали называть друг друга братьями, а также носить на запястье левой руки красную шерстяную нить, завязанную на семь узлов. Закурив, они двинулись дальше, привычно пряча косячок в кулаке.

— А где у тебя забита стрелка? — поинтересовался О’Димон.

— Да вот тут, под этой стрелкой.

Они подошли к бетонной подпорной стенке, на котором красовалось гигантское граффити «ШАБАШ» с огромным красночёрным указателем.

— Ну, тогда, короче, шабаш. Здесь и постоим, — пыхнул О’Димон и добавил, — тем более, что шабаш уже наступил.

— А разве шабаш уже наступил? — удивился Димон-А.

— Ну, да, вчера ещё, с первой звезды, — с достоинством ответил О’Димон и с подозрением уставился на приятеля, — а ты разве не чтишь эту заповедь господню?

— Да это, вообще, моя самая любимая заповедь! — с пылом возразил ему Димон-А.

— И что же она гласит? — с издёвкой спросил О’Димон.

— Помни день субботний и не делай в этот день никакого дела.

— Что ж ты тогда не помнишь, какой сегодня день?