Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно

Гроб находился на постаменте из черного гранита. Ольга лежала в гробу как живая, во всем блеске своей красоты. Бледное лицо освежали легкий искусственный румянец и горящие алые губы. Лишь зелень глаз пряталась за плотно сжатыми веками. Серый костюм красиво подчеркивал ее фигуру.

«Да, я умерла, и в этом ты меня победила. Но ты никогда не станешь такой, как я, особенно внешне!» – красноречиво говорил ее вид. Неожиданно Гале вспомнилась Маня, ее последние слова перед смертью, предрекавшие ей судьбу деревенской старой девы. Перед глазами мелькнуло видение: презрительное лицо Мани, выплескивающей на нее яд и желчь, облеченные в словесную форму, затем ее лицо стало морщиться от удивления, испуга, физической боли, затем застыло маской, лишь кровь пульсировала из раны в животе. Вспомнила и свое состояние: смертельная обида, гнев, холодная рукоятка кинжала, неожиданно легко проникнувшего в человеческую плоть, испуг, ужас, невыполнимое желание вернуть все назад.

«Маня, ты не права. Права пословица: не родись красивой, а родись счастливой, а я еще и умная!»

– Смотри, как Иван Степанович старается, – услышала она рядом разговор вполголоса, – как будто самого дорогого человека хоронит. А ведь Ольга была женой его заклятого соперника.

– Галя, неужели это ты? – услышала она, обернулась и с удивлением увидела бабу Марусю из села Ольшанка.

Рядом с ней заметила еще нескольких односельчан. Галина сдержанно поздоровалась с ними.

– Галя, ты теперь совсем городская стала! – сказала баба Маруся, оценив внешний вид девушки. – Вот только незадача! Мы узнали, что с Олечкой приключилось, – она вытерла платочком слезящиеся глаза, – и приехали забрать ее тело, чтобы похоронить на родине, в Ольшанке, рядом с Ульяной, а этот плешивый, – она указала пальцем на Ивана Степановича, который как раз произносил прощальную речь, – не дает. Говорит, что здесь ей место. Нельзя ее здесь хоронить, да и время уже позднее, – она с досадой махнула рукой. – Пошли, Галочка, еще разик попросим его.

Галя послушно поплелась за бабой Марусей. Иван Степанович после речи обмахивался шапкой, словно веером.

– Что, соколик, притомился? Может, одумался и отдашь тело Олечки, чтобы захоронить на ее родине, в Ольшанке? – ласково спросила баба Маруся.

– Гражданка, не несите ересь! – Маленький человек покраснел от возмущения. – Институт взял на себя организацию похорон гражданки Костюк и сделает это. А вы здесь не мельтешите. Приехали прощаться – значит прощайтесь! Меня больше дурацкими вопросами не отвлекайте! – И он отвернулся.

Баба Маруся огорченно вздохнула. В это время рыжий поп начал отпевать покойную. Баба Маруся достала из кошелки несколько свечек, перетянутых шпагатом.

– Галя, возьми себе свечку. Никого из родных Олечки здесь нет, так хоть мы ее помянем. Жаль, певчих с собой не взяла! Пойду раздам свечки нашим односельчанам, для Олечки мы здесь самые близкие, – и исчезла в толпе.

– Иван Степанович, возьмите свечку и прочитайте про себя «Отче наш»! – услышал Варава голос рядом с собой и с удивлением уставился на худощавую темноволосую девушку, протягивающую ему горящую свечу. Что-то в ней было необычное, скорее всего, большие черные глаза, словно рентгеном просвечивающие, при этом ничего не выражая.

– Зачем это?

Девушка приблизила свое лицо к нему и прошептала:

– Вы ведь любили ее и были любимы! Я это знаю точно, как и то, что той ночью в Ольшанке она была не одна, а вместе с вами. Но об этом известно только мне!

Иван Степанович почувствовал, что леденящий ужас сковал его тело. Он вспомнил ту страшную ночь, когда по просьбе Ольги отвез ее в Ольшанку. И эта девчушка с черными глазами, которым нет сил сопротивляться, знает об их отношениях!

Он послушно взял свечу и начал едва слышно читать молитву «Отче наш», хорошо знакомую ему из деревенского детства. И отрешился от всего окружающего, словно этим мог помочь любимой женщине, которая теперь лежала в гробу на холодном каменном постаменте.

Когда он пришел в себя, странной девушки рядом не было, так же как и свечки, которую недавно держал в руке, ощущая, как горячий воск стекает по пальцам. Остались лишь следы воска и ощущение, знакомое ему в детстве, как будто он только что хорошо выплакался.

– Просто наваждение какое-то! – прошептал он и непроизвольно перекрестился.

Распорядительница скомандовала:

– А теперь родственники, друзья, знакомые могут попрощаться с Ольгой Викторовной.

Галя подошла к гробу, склонила голову, чтобы последний раз посмотреть на Ольгу, и похолодела от ужаса. Ольга открыла глаза и насмешливо смотрела на нее. Галю пронзила холодная зелень этих глаз! Ее парализовало от ужаса, она зажмурилась. Когда открыла глаза, ничего необычного не заметила. Покойница лежала с плотно закрытыми веками, лишь на лице немного поплыл грим. Окружающие вели себя как обычно, послышалось сдержанное рыдание – это Нюра, бывшая одноклассница Ольги, приехавшая вместе с бабой Марусей, не смогла сдержаться.