Лысый одуванчик

– Вы о том, что у завравшегося нос вырастет? Нет. Я в это не верю. Тем более, что тот, кто врет постоянно, даже детектор может обмануть. Но не вас, я думаю.

Вероника хитро прищурилась. Она действительно верила в проницательность Семена, хотя в отделе к его методам и рекомендациям относились осторожно. Большинство следаков считали материальные доказательства более весомыми, чем косвенные психологические.

– Ну, сегодня все признаки дискомфорта при ответе на наши вопросы были. Вы заметили, что экономка с самого начала облизывала губы? А они у нее (простите) напоминали куриную гузку. О чем это говорит?

– О волнении.

– Правильно. Могу предположить, что женщина первый раз в такой ситуации, боялась навредить, поскольку считает себя не слишком умной. Но. Если бы все признаки вранья на этом и заканчивались. Однако были и другие красноречивые показатели. Она несколько раз как бы поперхивалась на ровном месте. И руки… Вы заметили? Она руки к горлу все время подносила, вот в это место.

И Семен коснулся яремной ямки.

– Да, да, я заметила еще, что эта экономка брала такие небольшие паузы в начале ответа. Как бы пыталась оттянуть время, чтобы пошевелить мозгами.

– Это тоже показатель. Но меня поразило то изящество, с которым она выкручивалась при оговорках. У вас диктофон писал? Надо еще раз послушать. Там два или три места есть, где она о хозяйке говорит. У меня создалось впечатление, что тот день был не совсем обычным, как она пыталась нам доказать. Что-то она делала не так, как всегда.

– Вы считаете, что она могла быть в сговоре с преступниками?

– Я ничего и тем более так категорично не утверждаю. Но мадам скрывает что-то важное. Надо бы за ней понаблюдать.

– Ок. Без проблем. А внуки как вам показались?

– Дети, пусть и великовозрастные, но все же дети эти, скорее всего, говорили по наущению. Или деда, или матери. Это интересно, а не суть их ответов. Мальчик демонстрировал поведение отдаления. Ерзал на стуле, ноги задирал. Причем делал это сразу после того, как ему задавался вопрос. А девочка глаза терла. То есть знала, что говорит неточно. А как попросили. Тогда возникает вопрос: кто попросил, для чего.

– Может быть, их мать? Она была очень напряжена. Лезла на рожон, даже вопросов не дослушивала.

– И повторялась, повторялась, повторялась… Но выводов я бы не делал пока никаких. Пока…

– Пока не поговорим с главой семейства.

– Именно это я и хотел сказать.

* * *

Прошло уже полчаса, как Игорь сидел с чашкой холодного кофе в кресле напротив Семена. Тот сыпал вопросами, которые постепенно мельчали, а порой казались смешной детской игрой. Но Игорь чувствовал – его пытаются расколоть на какое-то признание. Мелькнула мысль, что среди рабочих версий преступления нет основной. Это, с одной стороны, его успокаивало, с другой – тревожило.

То, что Семен пытался весь диалог перевести в эмоциональное русло, было понятно и даже забавно. Несколько раз в разных интерпретациях он спрашивал о чувствах в момент осознания, что жены в доме нет. Игорь понимал – так психолог пытается найти противоречия в его поведении. Словно у преступника, который доволен совершенным актом насилия, но должен рассказывать, как переживает по поводу происшедшего. Игорь преступником не был. Более того – он в этом был уверен.

Виноватым – да. Но в том-то и дело, что вину перед женой он испытывал практически с первого дня их совместной жизни. Задолго до начала своего адюльтера. И было кое-что странное в его ощущении греха. С момента нининого инсульта чувство это качественно не усилилось, оно просто стало сопровождать его на каждом шагу.

Однако следователям ни к чему знать о его частных проблемах. Во-первых, они старые и не имеют никакого отношения к исчезновению супруги. А во-вторых, Игорь считал, что каждый человек имеет право на личное пространство, в которое он может никого не пускать, в том числе, следствие.

Поэтому, чтобы остановить попытки кого-либо туда проникнуть, он настойчиво показывал свою открытость и безобидность. Конечно, он не мог со стороны оценить степень своей искренности, но показать внешние признаки невиновности для Игоря не составляло труда.

Для облегчения задачи он представил себя на сложных переговорах, говорил спокойно и взвешенно, занял расслабленную позу. Вот мои раскрытые руки, вот растопыренные пальцы – я ничего не скрываю, я готов к сотрудничеству.

Но и Семен понимал, что Игорь принял его игру. И как заядлый шахматист, просматривая действия на несколько ходов вперед, он пытался пробить брешь в защите. На сороковой минуте партии он нашел, как ему показалось, слабое место противника.

– Расскажите о своей коллекции.

Игорь ждал подобный вопрос.

– Вас интересуют собственно предметы, их ценность или моя любовь к ним?

– О, кажется, вы понимаете, что у настоящего коллекционера отношения с экспонатами складываются не на разумном, а на чувственном уровне.

– То есть вы считаете, – Игорь пинг-понгом отправил вопрос психологу, – что у меня есть пробелы в эмоциональном плане и я пытаюсь таким образом ставить на них заплаты?