Лже-Петр - царь московитов

— Что вы, господин полковник! Когда наши не выходят на вылазку в ночное время, мы то и дело пускаем осветительные ядра, что позволило бы нам сразу обнаружить вражеских саперов, задумай они начать работы, и картечь крепостной артиллерии почти мгновенно отправила бы их в лучший мир. Скажу более: каждый день мы обучаем горожан бороться с пожарами, учим их тотчас мчаться туда, куда падают каленые ядра неприятеля и бомбы. Солдаты же умеют быстро заделывать бреши в стенах, хотя, как мы понимаем, брешей не будет артиллерия у русских безнадежно слаба и очень плохо управляема.

Горн был доволен. Теперь его сердце переполняла уверенность в том, что Нарва не будет сдана диким русским ордам. Выслушав ответы ещё двух офицеров, он хотел было завершить совет, но тут вспомнил, что не узнал мнения военного, равного ему по чину и явившегося в крепость совсем недавно с самыми лучшими рекомендациями бранденбургского курфюрста. Защищать крепость от варваров полковник Тейтлебен желал страстно, и у Горна не было никакого основания отказать этому великану в приеме на службу его величества Карла Двенадцатого.

— А ваше мнение о способах защиты Нарвы каким же будет? — с вежливой улыбкой и даже полупоклоном обратился Горн к офицеру, столь отличившемуся на службе у Фридриха Бранденбургского. — Вы тоже полагаете, что нам не стоит бояться русских, и достаточно будет лишь отсидеться за крепкими стенами?

Петр прибыл в Нарву всего за несколько дней до того, как через Нарову перебралось войско, возглавляемое человеком, который носил царский венец, принадлежащий по праву лишь ему одному. То, что им являлся швед, для Петра было очевидно, поэтому поход под Нарву должен был стать западней для русских, не знавших о тайных намерениях шведского короля. Оказалось, правда, что и сам комендант крепости ничего не знал о них. Каждый день Петр с разных бастионов крепости смотрел в подзорную трубу за тем, как русские разбивали лагерь, как строили редуты и реданы, опутывали Нарву сетью ходов-траншей, и бестолковость, неумение устроить диспозицию наилучшим образом, сразу бросилась ему в глаза.

«Сволочи! Что чинят, что чинят?! — забывшись, начинал он бегать по смотровым площадкам стен, и мушкетеры, что стояли рядом на часах, с удивлением взирали на странного полковника. — Эдак они и до зимы не справятся! Увязнут в осенних грязях! Порох весь сожгут аль перемочат! Предатели!»

Но он тут же успокаивался, едва вспоминал, кто привел русских под Нарву, и бешенство сменялось сильным недоумением. Петр не мог понять, как это никто из бояр не догадался, не углядел в самозванце черты совсем другого человека. «Неужто, — ломал он голову, — и Ромодановский, и Стрешнев, и Никита Зотов, и Шереметев столь охолопились, что безразлично им, кому служить: мне, природному государю, али шведу, сходному со мной лицом? В случае таком мне трона боле не видать, ибо не признают меня бояре, боясь моей расправы лютой за измену. Станут самозванцу верою и правдою служить, не ведая, куда он ведет Россию…»

И снова выходил на стену Петр, откуда все виделось, как на ладони. Как ему иногда хотелось ночью проникнуть в лагерь русских, убить самозванца, но он понимал, что не докажет царское происхождение свое и сам поляжет под ударами верных слуг соперника. Он хотел отправить в стан осаждающих письмо с указанием, как лучше установить ломовую артиллерию, куда повести подкоп, но боялся, что никто не поверит этому письму. Он желал помочь своим соплеменникам, но не знал, как это сделать.

Пользуясь чином, Петр много ходил по крепости, желая узнать настоящие силы защитников Нарвы: количество артиллерии, боеприпасов, расположение пороховых и бомбовых погребов, источников воды и провианта, слабые места в крепостных стенах, на которых бы можно было сосредоточить артиллерийский огонь. Вечером, запершись в своей комнате, при свече он сводил все эти сведения в особую тетрадь, мечтая передать её кому-нибудь из военачальников русского войска, но опять же опасения за то, что все эти записи будут приняты как ложные, составленные врагом с целью обмануть, заставляли Петра в отчаяньи метаться по комнате, рыдая, бормоча что-то невнятное, почти звериное. Он стал догадываться, что монарх, ставший игрушкой злой судьбы, не только не способен привести свою страну к благоденствию, но, напротив, может погубить её своими жалкими, никчемными попытками исправить положение, перебороть судьбу. Петр ещё не знал, что народ, лишившийся своего повелителя-отца, способен идти вперед на собственных ногах, будто Илья Муромец, обретший силу после тридцатилетнего бессилия…

— Итак, мы ждем вашего ответа, полковник, — вторично обратился к Петру комендант, и тот, словно стряхнув с себя задумчивость, отрывисто, горячо заговорил: