Лжедимитрий

— Наияснейшая и великая государыня цесаревна и великая княгиня Марина Юрьевна всеа Русии! Наияснейший и непобедимый самодержец великий государь Димитрий Иванович, Божиею милостию цесарь и великий князь всеа Русии, указал спросить тебя о здоровье и способно ли тебе будет принять великого государя на пару слов?

— Милостию Божиею я здорова и буду рада видеть государя, — коротко отвечала Марина, скрывая блеск глаз.

Власьев вышел. Урсула не вытерпела и захлопала от радости в ладоши, а пани Тарлова только покачала головою.

— Мы должны оставить панну цезаревну, — сказала она. — Мы не смеем здесь быть.

— Вот ещё! — возражала Урсула. — Хоть бы в щёлочку посмотреть, как он будет объясняться в любви. Ах, как смешно должно быть: в короне — и на коленях!

Они вышли. Марина осталась одна и нервно мяла в руках батистовый платок с гербом Мнишков... Царь не заставил себя ждать. Он вошёл быстро и на мгновение остановился. Как ни коротко было это мгновение, но Марина успела скользнуть своими глазами по его глазам, которые напомнили ей не те глаза, что она видела когда-то у гнезда горлинки, а те, что смотрели на неё из-за голов алебардщиков и стрельцов. Её поразил и костюм царя: красный бархатный опашень, усаженный жемчугом и опушённый соболем, из-под опашня виден был край бархатного кафтана, тоже залитого жемчугом, с двуглавыми орлами и коронами, в руке шапка с пером и блестящей запоной, красные бархатные же сапоги звякают золотыми подковками... Не он... Не тот... Хоть всё он же, тот же...

— Панна Марина-цезарина! Я исполнил своё обещание, данное панне у гнезда горлинки, — быстро проговорил он, подходя к девушке. — Я добыл престол моих предков моим мужеством. За панной цезариной очередь — исполнить своё слово.

— И я своё исполнила, государь: я отдала вам свою руку, — отвечала Марина, не глядя на него.

Что-то такое звучало в её голосе, как будто что-то режущее, холодное, — и Димитрий невольно отшатнулся. Широкие ноздри его расширились, как бы силясь забрать в грудь больше воздуха.

— Но, панна Марина, я имею, кажется, право надеяться на большее? — сказал он сдержанно.

— На что же, государь? — был ответ.

— На сердце панны Марины...

— Руку мою, ваше величество, вы завоевали мужеством. Недостаточно одного мужества, чтобы победить сердце женщины.

Словно гальванический ток прошёл по телу Димитрия. Перо на шапке, которую он держал левой рукой, задрожало — ток через сердце прошёл к оконечностям.

— Что же для этого нужно, панна Марина? — спросил он ещё более сдержанно, ещё тише.

— Сердце, такое же верное, как то, которое ваше величество желали бы победить.

— Такое сердце и бьётся в моей груди, панна цезарина.

— Сердце женщины, ваше величество, прозорливее ума и сердца мужчины и царя...

Она говорила всё это ровно, словно отчеканивая каждое своё серебряное слово. Это была уже не девочка, не та, что кормила горлинок рисовой кашкой. Это был какой-то мрамор — от него и веяло холодом.

— Панна цезарина! Что с вами? Я не понимаю вас, — быстро заговорил Димитрий, стараясь взять девушку за руку, которую она отвела в сторону.

— Ваше величество! Можно управлять целыми царствами, когда подданные верны своему государю, но не так легко управлять сердцем женщины: там подданные должны быть верны государю, здесь государь должен быть верен (это слово Марина подчеркнула голосом) тому, кого он желает иметь своим подданным — сердцу женщины и ей самой...

Димитрий догадался. Ему чувствовалось, что он краснеет — краснеет в первый раз в жизни. «Ксения... Бедная... Что-то она?»

— Панна Марина, на все мои письма вы не удостоили меня ни одним словом ответа. Я тосковал по вас... Я гонца за гонцом гнал с письмами к вам, для вас я забывал управление моим государством... А вы не вспомнили обо мне ни разу.

— Вы этого не можете знать, ваше величество. Если бы я не помнила вас, я не была бы здесь.

— Марина! Звезда моя! — заговорил он страстно.

— Ваше величество говорили мне это и в Самборе, в парке...

— Я повторяю.

— Ничто в жизни не повторяется.

Мрамор, гранит, пень какой-то, а не девушка! Нет, это укушенная женщина, укушенная за сердце.

— Марина! Царица моя! В это первое свидание после целого года разлуки! Я не узнаю вас!

— Забглли... Отвыкли...

Димитрий не выдержал. Он упал на колени, так что звякнули золотые подковки. Шапка с пером отлетела в сторону.

— Марина! Жизнь моя! Сердце моё! Царство моё! — И он схватил её за край платья, припал к нему губами. — Ты моя! Я умру здесь...

— Встаньте, Димитрий, — я ещё не царица, — говорила девушка несколько ласковее, поднимая его. — Коронованной голове неприлично быть у ног простой девушки.

Он хотел обнять её — она отстранилась.

— О, гордая полячка! Ты не хочешь дать мне поцелуя...

— Царь может получить его только от царицы. Не забывайте, что я должна быть «женою Цезаря!»

Димитрий был окончательно ошеломлён: Марина взяла его руку и поцеловала!

— А теперь, до свидания, ваше величество. Я иду к тому, кто выше вас, кто дал вам корону: я иду молиться Ему о вашем здоровье.

И она вышла.