Лжедмитрий I

Сначала посланцы Лжедмитрия приехали в подмосковное Красное село, где «мужики красносельцы» с готовностью откликнулись на их призыв поддержать царя Дмитрия и решили пойти в столицу поднимать «мир». Автор «Нового летописца» рассказал о том, как все было еще неопределенно в тот день. Царь Федор Борисович, узнав о выступлении, послал своих людей, чтобы те схватили изменников. Однако царские слуги не смогли справиться с нараставшим бунтом: «испужався, назад воротишася». Толпа двинулась из Красного села на Красную площадь, увлекая за собою тех, кто впервые узнавал о приближении царевича Дмитрия к Москве. Под охраной своих новых сторонников Гаврила Пушкин и Наум Плещеев дошли до Лобного места, где и огласили свою знаменитую грамоту.

Ее текст сохранился и был целиком включен в состав «Иного сказания» для последующего обличения Расстриги. В условиях похода «прирожденного» царевича к Москве появление грамоты оказалось тем сигналом, которого ждали многие, чтобы «мир» снова вступил в свои бунташные права в Московском государстве.

В Москву писал не какой-нибудь Григорий Отрепьев и даже не царевич, а царь и великий князь Дмитрий Иванович всея Руси. Жители Москвы хотели услышать и услышали в тексте грамоты нотки подзабытого, но такого знакомого голоса Грозного царя. Обращение было адресовано названным по имени главным боярам князю Федору Ивановичу Мстиславскому и князьям Василию Ивановичу и Дмитрию Ивановичу Шуйским, а вместе с ними всем чинам: боярам, московским дворянам, жильцам, приказным людям и дьякам, городовым дворянам и детям боярским, гостям, торговым и «всяким черным людям». Перечень чинов составлен в соответствии со всеми канонами приказной практики и не мог вызвать никаких подозрений относительно того, что царевич, появившийся из Речи Посполитой, не является природным москвичом. Более того, авторы грамоты даже не обращались к служилым иноземцам, которых царь Борис Годунов жаловал более всего. Нет в перечне чинов и патриарха Иова с освященным собором, вопреки тому как передается начало грамоты, привезенной Пушкиным и Плещеевым и прочитанной ими на Лобном месте, в разрядных книгах¹⁷¹. Отсутствие имени первоиерарха Русской церкви было вполне логичным для царевича Дмитрия, устранившего Иова с патриаршего престола.

В грамоте, появившейся в Москве 1 июня 1605 года, всех призывали вернуться к прежней крестоцеловальной записи царю Ивану Грозному и его наследникам. Излагалась история чудесного спасения царевича Дмитрия от замысла изменников, присылавших в Углич «многих воров» и велевших «нас портити и убити». Обстоятельства спасения царевича от смерти были спрятаны за высоким риторическим оборотом: «…и милосердый Бог нас великого государя от их злодейских умыслов укрыл, оттоле даже до лет возраста нашего в судбах своих сохранил». Острие гнева было направлено на главного изменника — неправедно воцарившегося Бориса Годунова. Жителям Московского государства напоминали, как со времени царствования Федора Ивановича он «владел всем государством Московским, и жаловал и казнил кого хотел». Для каждого находился свой аргумент, чтобы он отказался от прежней службы «изменнику» Борису Годунову: боярам, воеводам, «родству нашему», писал царь Дмитрий, были «укор, и поношение, и бесчестие»; «а вам, гостем и торговым людем, и в торговле в вашей волности не было и в пошлинах, что треть животов ваших, а мало и не все иманы». Как видим, обещание снижения налогов всегда являлось действенным инструментом политической борьбы…

Царь Дмитрий обещал также никому не мстить за участие в войне против него: «На вас нашего гневу и опалы не держим, потому что есте учинили неведомостию и бояся казни». Стоявший некогда во главе годуновской армии князь Федор Иванович Мстиславский и другие бояре, к которым была обращена грамота, вполне могли найти ответ на главный волновавший их вопрос. Чтобы убедить сомневающихся, царь Дмитрий ссылался на те города, которые добровольно принесли ему присягу, и раскрывал перед жителями Москвы картину оказанной ему широкой поддержки (конечно, более воображаемой, чем действительной). Речь шла о присяге «Поволских городов» и Астрахани, усмирении Ногайской орды, якобы уже тогда слушавшейся указов царя Дмитрия. Сильным аргументом стала судьба несчастной Северской земли, потому что всем было известно произошедшее недавно по распоряжению Бориса Годунова разорение Комарицкой волости. Теперь все это зло вернулось царице Марии Григорьевне и царю Федору Борисовичу: «…о нашей земли не жалеют, да и жалети было им нечего, потому что чужим владели». Здесь оказалось уместным вспомнить о неких «иноземцах», которые «о вашем разорении скорбят и болезнуют», а «нам служат». Но кто тогда мог иметь представление о характере и реальной силе поддержки, оказанной царевичу Дмитрию бывшими непримиримыми врагами Московского государства?