Лжедмитрий I

Итак, получив все возможные подтверждения признания своего царского статуса, Дмитрий Иванович двинулся из Тулы к Серпухову и подошел к Москве 20 июня 1605 года. Всего пять месяцев прошло от времени его разгрома под Добрыничами — и какая разительная перемена! Народ встречал нового царя и провожал его в Кремль. Со стороны все видится как трудно поддающийся описанию сплошной триумф. Однако у этого триумфа была и оборотная сторона, на которую с самого начала пришлось обратить внимание тому, кто назвался именем Дмитрия. Сохранилось свидетельство одного польского источника, передававшего слухи из Москвы в июле 1605 года. Оказывается, встреча в Москве не была такой теплой ни для самого Дмитрия, ни для сопровождавших его поляков и литовцев. Годуновым приписывали многие действия: порох, подложенный под проездные ворота и даже в самые царские покои, где должен был жить Дмитрий, а также отравленное питье. Многие из свиты царя Дмитрия, желая, по славянскому обычаю, отметить успех своего предприятия, «выпивку и смерть мешали», заходя в кабаки. «Принципалом» этой измены называли «брата Годунова»¹⁸⁹, видимо хорошо известного Семена Никитича, с которым действительно расправились, отослав его на казнь в Переславль-Залесский. То же сообщается в немецкой «Современной записке о первом самозванце»: по словам ее автора, до коронования Дмитрий не предпринимал никаких действий на этот счет, но после венчания на царство приказал схватить Семена Годунова и 170 его слуг и единомышленников, обезглавить их, а недвижимое имущество и вещи отдать народу¹⁹⁰. Другие обвиняли князей Шуйских, которые «начали смущать граждан, говоря, что это не истинный царь, но польский королевич, он де хочет нашу веру уничтожить, а установить люторскую». Настроение жолнеров, судя по процитированному письму Яна Вислоуха из Москвы 24 июля 1605 года, быстро изменится, и они уже не будут доверять никому в Москве: «Они также злоумышляли против безопасности нашей, желая погубить всех нас»¹⁹¹.

Даже сама природа, казалось, сопротивлялась приходу самозванца в Москву. По крайней мере, так позднее переосмыслили события московские летописцы. Царский поезд двигался из Серпухова сначала к реке Московке, где «встретоша его со всем царским чином, и власти приидоша и всяких чинов люди». Потом в Коломенском была последняя остановка перед въездом в столицу: «Дню ж тогда бывшу велми красну, мнози же люди видеша ту: над Москвою над градом и над посадом стояше тма, окроме же града нигде не видяху». Грозовые облака над Кремлем среди ясного дня давали простор для толкований, но не стоит сомневаться, что 20 июня, в отличие от более позднего времени, все предсказания были вполне благоприятны для царя Дмитрия Ивановича.

Торжественную встречу нового царя в Москве описал отец Андрей Лавицкий: «Впереди ехала польская кавалерия, сверкая оружием; за ней следовали в большом количестве московские sclopetarii (стрельцы. — В. К.), среди которых литаврщики, rhedos (царские колесницы. — В. К.) и много коней, причем последние были повсюду роскошно украшены золотыми ожерельями и драгоценными камнями; далее следовала в большом количестве московская конница, позади ее — множество священников со своими епископами, владыками и патриархом»¹⁹². Конечно, это был уже не сведенный со своей кафедры патриарх Иов, а его местоблюститель рязанский архиепископ Игнатий-грек, первым из церковных иерархов признавший самозванца и щедро вознагражденный им за предательство прежнего святителя. Всю процессию сопровождали выносные хоругви, евангелия и иконы.

Первая встреча в Москве, где Дмитрий Иванович «сниде с коня», была на Лобном месте. Царь оправдал ожидания, первым делом «прииде ко крестом и начат пети молебная». Нарушала торжественность момента «литва» из окружения нового царя: его свита осталась сидеть на конях «и трубяху в трубы и бияху в бубны». Так сообщают московские источники, но и отец Андрей Лавицкий вспоминал, что «едва не оглох» от биения литавр, находясь в толпе зрителей. Однако радость была общей, и тогда еще не думали об обидах и предъявлении счетов.