Лжедмитрий

Андрей успел почувствовать лёгкое сожаление, что ничего подобного не видят его товарищи. Они лежали на просторном корчемном дворе, под защитою огромных дубов с оголёнными вершинами, и не собирались просыпаться. Даже такой чуткий ко всему Петро Коринец. Они храпели так громко, что их храпа пугались стреноженные на поляне лошади, за которыми присматривал корчемный казачок — одноглазый парнишка с усохшей правой рукою. Парнишка привстал с земли и хотел уже было протянуть гостю набитую табаком трубку (для того казачок и содержался на службе), как вдруг неподалёку, за рядами сбегавших в долину тёмных елей, раздался непонятный грохот. Донеслось лошадиное ржание, человеческие голоса. А всё услышанное пересилили женские визги.

— Айда! — крикнул Андрей непонятно кому, вроде бы казачку при лошадях, и метнулся в направлении криков.

Это не было для Андрея ответом на зов чужой боли. Скорее простым любопытством. Ещё он чувствовал досаду. Ватага три дня дожидалась богатого путешественника, да так ничего и не высидела. И вот... Кто-то попался в западню, устроенную самой стихией, без участия человека.

На берегу реки сразу бросились в глаза колёса опрокинутой кареты с ободранными грязными боками да ещё белоснежные лошади с мокрыми тёмными гривами. Лошади дрожали каждой жилкой, и нельзя было разглядеть на них сбрую и понять по вензелям, кому из пышных панов принадлежит такой богатый выезд.

— Чего медлите, болваны? Чего стоите, словно каменные бабы в степи? — раздался голос человека, одной одежды которого ватаге хватило бы на месяц разгульной жизни. — Прыгайте кто-нибудь! Шкатулка стоит мне дороже ваших голов!

Гайдуки пытались стаскивать с голов чёрные смушковые шапки, но не более того. Все без исключения гайдуки старались отступить подальше от грохочущих волн.

— Трусы! — выходил из себя властный пан, готовый взяться за саблю.

Впрочем, и среди молодых панов в военных нарядах, которые свидетельствовали б необыкновенном богатстве их владельцев, тоже никто не отваживался оставаться на глазах у разъярённого пана.

— Пан капитан! — прозвучало наконец решительное. — Прикажите своим гусарам! В шкатулке — королевские драгоценности!

Черноусый человек, уже немолодой, но с юношески стройным телом, со сверкающими металлическими оплечьями, покачал выгнутыми перьями на бархатной шапке и тут же обратился к своим подчинённым. То были немцы. Очевидно, они только что спешились. Они ехали позади панского оршака[1].

Стройный человек говорил по-немецки, насколько понимал Андрей, и немцы не заставили себя ждать. Двое из них, совсем юные, тотчас принялись стаскивать с себя доспехи, пользуясь помощью своих товарищей.

Андрей сразу понял: если суждено ему сейчас в чём-то обнаружить своё превосходство над всеми этими людьми, своё отточенное умение, — так это в деле, которое неожиданно подвернулось.

Он представил себе, где успела вот только что побывать опрокинутая и ободранная карета, даже удивился, что её удалось вытащить на берег, что никто из людей не утонул (хотя слышал отчаянные крики).

Очевидно, люди успели вывалиться в дверцы во время её падения. Оставалась ещё какая-то надежда, что никто не отважится лезть в незнакомом месте в бурлящую воду, а если и отважится, так ничего там не отыщет. Однако, взглянув на молодых решительных гусар с орлиными носами, Андрей тут же отбросил свои надежды.

Он прыгнул в воду безо всякого предупреждения и безо всякого разрешения, осыпав брызгами стоявших над волнами людей. Его охватил могильный холод. Упругость воды оказалась настолько сильной, что он сразу понял: вчерашнее его ныряние в этом месте — просто ничто по сравнению с нынешним. В глубине сознания шевельнулось даже сомнение: удастся ли вообще исполнить то, с чем легко можно было справиться вчера? Но о возвращении назад — на поверхность, на берег — уже не могло быть и речи. Его прикажут схватить и бросить в подземелье. Возвращаться он мог только со шкатулкою в руках. Шкатулка должна принести спасение и награду. Оставалось превозмочь себя...

В конце концов всё получилось. Шкатулка, правда, оказалась довольно увесистой. Она лежала в той пещере, в том углублении, куда течение относит здесь любую вещь. Андрею, правда, пришлось напрячь свои силы, чтобы вовремя оттолкнуться от подводных камней. Пришлось поторопиться, чтобы адский холод не сковал руку или ногу. Но всё обошлось. Его выбросило на прибрежный песок чуть ниже того места, где выбрасывало прежде. Шкатулка была намертво зажата в пальцах. Когда он захотел поднять её в руках уже на суше — ему пришлось снова поднатужиться.

Он успел заметить на крышке шкатулки, рядом с широким отверстием, куда вставляется ключ, замысловатую литеру «М» и никак не мог сообразить, чей же это вензель. Ясно, не князя Константина Константиновича Острожского, как предполагалось вначале. И тут шкатулку вырвали у него из рук. Его самого поставили на ноги и крепко держали за руки.

— Пастух? — раздался негодующий голос. — Кто позволил прикасаться к шкатулке?