Лжедмитрий

Он не грешил против истины. Царевич не скрывал своей любви к Марине. Вечером накануне бала он признался Андрею: «Ничего на свете не боюсь. А вот боюсь услышать отказ. Я ведь ещё не сел на отцовский престол. А пока мне это удастся — Марина может стать чужою женой!» — «Такого не случится, государь!» — твёрдо пообещал ему Андрей. И царевич признательно улыбнулся...

Разве это не значит, что царевич поручил передать его слова панне Марине? В тот же вечер царевич, одетый испанским идальго, постоянно танцевал с Мариной...

Однако вскоре Андрей понял, что только зима поможет развитию событий. Осеннее бездорожье удерживало князя Константина дома. А так всё уже было приготовлено для зимнего путешествия. Ведь князь не может ослушаться короля. Preces regis — praecepta![21]

Снег выпал в середине января. Он бесшумно валился с неба на протяжении трёх дней и трёх ночей. После этого выглянуло солнце и ударили морозы. Всё вокруг настолько и вдруг переменилось, всё показалось до того новым, очищенным, что людям в Вишневце и в его окрестностях почудилось, будто они покончили со своей вчерашней жизнью, полной прегрешений, обмана и слёз. Целый день люди топтались по белому снегу в обманчивом обаянии, в приподнятом настроении, боясь показаться друг другу по-вчерашнему грубыми и глупыми. И только через несколько дней, когда снег осел, уплотнился, когда на его белой поверхности появилось множество следов, когда эта поверхность была уже осыпана остатками зелёного сена, золотистой соломы, серой древесной корою, испещрена испражнениями животных и людей, — лишь тогда люди начали вести себя по-прежнему, если даже ещё не хуже, не шумней, потому что жизнь зимою не заполнена теми занятиями, какие припадают на тёплое летнее время. Зима дана человеку для отдыха от трудов.

А ещё через день Вишневец узнал княжеский приказ: послезавтра отправляться в дорогу. На свежем снегу уже были пробиты хорошие следы. Путь к Кракову пролегал через Самбор.

Самбор встретил мощным вороньим криком. Птицы кричали в облепленных снегом деревьях.

Извилистая дорога, глубоко врезанная в белые заносы, долго петляла между выступами каменных скал. Наконец привела к замку на крутом днестровском берегу. Укрепления под снегом казались огромными, загадочными и неприступными. Их окружали густые бесконечные леса.

Андрей уже знал, что король никогда не жил в этом замке. Самбор превратился в родовое гнездо панов Мнишеков, поскольку сандомирскому воеводе король доверил управление своими здешними землями. Под защитой замковых стен появилась на свет и выросла панна Марина. Здесь родились и её многочисленные братья и сёстры. Андрей слышал разговор Марины с царевичем ещё во Львове, где останавливался обоз князя Вишневецкого (там у пана Мнишека также имеется дворец как у старосты львовского). Так что Андрей кое-что знал о Самборе.

Как только обоз достиг замка — из его башен ударил гулкий гром. В глазах у людей зарябило от взмахов чёрных вороньих крыльев и от взметнувшегося пушистого снега.

Сандомирский воевода встречал гостей у главных замковых ворот. Перед воротами только что с грохотом опустился подъёмный мост. Над головой у воеводы красовался на стене башни его родовой герб — пучок взъерошенных соколиных перьев. А королевский герб был помещён на башне слишком высоко. Из-под снега проступал угол квадратного щита, изображённого на красном фоне.

— Какая честь! Какая честь! Дорогие гости! Как я рад!

Пан Мнишек говорил заученные слова, предназначенные для зятя и дочери Урсулы. Впрочем, обращался он и ко второй своей дочери, Марине. Но главное внимание его было направлено всё же не на них, но на московского царевича.

— Как перенесли путешествие, государь? Как показались вам наши земли? Как находите наши города?

Пан воевода нарочито громко произносил слово «государь», кажется впервые употребляемое им в разговоре с царевичем, и Андрею понравилось такое обращение. Понравилось оно, безусловно, и самому царевичу. А князя Вишневецкого вроде несколько озадачило.

Царевич учтиво отвечал:

— Путешествие меня нисколько не утомило, но было в радость. Я ехал с такими очаровательными особами! А земли и города, которые нам встречались, могут благодарить Бога за своего земного попечителя!

От похвал пан Мнишек возносился до нависавших над Самбором туч.

Что касается прочих гостей, присутствовавших при этом и слышавших всё это, не говоря уже о простом народе, — прочие гости воспринимали всё как должное. Конечно, это государь. Ведь столько людей его признало! Ведь признали сами московиты, которые видели его ещё в Угличе. Даже которые ему прислуживали, как вот нынешний пан Петрушевский из свиты литовского канцлера Сапеги! О том говорится сейчас везде и всеми.

Для царевича пан Мнишек заготовил речь, пересыпанную латынью, которую произнёс без единой запинки. Речь начиналась словами: «Serenissimus et invictissimus rex Demetrius!»[22] Андрею даже понравилось, что пан воевода не допустил ни малейшей ошибки в латинской грамматике.