Лжегерои русского флота

Снова обратимся и к весьма любопытным воспоминаниям поэта А. Фёдорова. Во второй половине дня 15 июня, проходя по Гаванской улице, он столкнулся с весьма странной процессией, поднимавшейся из Карантинной гавани. Вот что пишет А. Фёдоров: «Запылённые матросы, всего человек восемь-десять, шли за гробом, поставленным на дроги. Некоторые матросы были одеты в матросские куртки, а один из них был в жёлтом замазанном дождевике. Позади этой странной процессии ехала карета, а в ней за стёклами виднелись какие-то совсем чужие этой компании физиономии и опять-таки — матросская куртка». Вопрос о том, кого же всё-таки хоронили в тот день, рабочего или матроса, думается, теперь уже вряд ли когда-либо будет разрешён. Вакуленчук или Омельчук, матрос или рабочий… А может быть, не столь торжественно хоронили какого-то другого матроса, погибшего во время мятежа.

После похорон Вакуленчука полиция выловила в городе и арестовала два десятка матросов с «Потёмкина», то ли они не смогли вернуться на броненосец, то ли они не очень этого и хотели. Вполне вероятно, что проводить в последний путь Вакуленчука отправились именно его ближайшие товарищи и единомышленники, то есть потенциальные противники Матюшенко. Так что их арест был только на руку Матюшенко и его окружению.

Проводив беднягу Вакуленчука в последний путь, потёмкинцы занялись более насущными вопросами. Ближе к вечеру стало очевидно, что никакого продовольствия и угля от городских властей броненосец не получит. Генерал Каханов в корне пресёк всякую помощь мятежникам. Судовая комиссия собралась на совет, что делать дальше? Фельдман и Березовский призывали в назидание стрелять по своему родному городу, матросы сомневались. В это время к броненосцу подошла шлюпка с неизвестными солдатами, которые сообщили, что в городском театре в данный момент собралось на совещание всё военное и городское руководство. Сразу возникла идея там их всех и похоронить. На самом деле, было ли в этот момент заседание в театре или не было, в точности неизвестно. При этом, даже если заседание и было, стрелять по театру всё равно не имело смысла. Пока солдаты-информаторы узнали о совещании, пока взяли шлюпку и приплыли, прошло какое-то время. Пока на «Потёмкине» заседали и принимали решение, также прошло время, помимо этого надо было ещё время для подготовки к стрельбе и уточнения самой цели, что, в отсутствие офицеров, не так-то быстро и легко можно было сделать. Заседание, даже если оно и проходило в театре, к этому моменту скорее всего давно бы закончилось. Вся история со стрельбой по театру — это вопиющий непрофессионализм и глупость.

Приняв решение о пальбе по театру, Матюшенко созвал команду на митинг. Первым выступил красноречивый Фельдман, призвав расстрелять город из пушек, а потом и захватить. Мнения тут же разделились. Меньшая часть кричала за обстрел, а большая против. При этом часть команды требовала выгнать с корабля Фельдмана с Березовским как подстрекателей. Тогда матюшенковцы прибегли к уже испытанному способу. Член судкомиссии Демченко заявил, что тот, кто против Матюшенко и его друзей, должен выйти из толпы и заявить об этом лично. Зная Матюшенко, таких смельчаков не нашлось. В конце митинга выступил сам Матюшенко, он призвал начать стрельбу по городу, а предателям пригрозил революционным судом. «Впечатление от речи Матюшенко, — не слишком искренне писал в своих мемуарах Березовский, — было громадно. Многие лица так и горели одушевлением. Единодушие создалось полное». Какое там единодушие, когда команда уже разделилась на два лагеря.