Лжепророк

Оспаривать этого Ульдиссиан вовсе не собирался, но про себя подумал, что чародеям не стоило бы настолько доверяться друг дружке, особенно если вспомнить об их непрестанных междоусобицах. Вдобавок, Малик, едва не пойманный магами в теле Зоруна Цина, наверняка начнет подыскивать новое, и на сей раз вполне может выбрать жертву не из собратьев Амолии по ремеслу.

– Посмотрим, что скажет об этом совет, – наконец согласилась она. – Однако не удивляйтесь, если они не пожелают слушать крестьянина, указывающего им, как лучше распорядиться собственными познаниями и мастерством.

– Я вовсе не о том говорить собираюсь, – огрызнулся Ульдиссиан.

Ни Амолия, ни Кетхуус отвечать ему не стали. Они молча лишь встали бок о бок… и исчезли.

Стоило им удалиться, принц Эхмад с облегчением перевел дух.

– Ну, вот и славно! Я опасался, как бы терраса не обвалилась, если вы вдруг продолжите схватку.

– Прошу прощения.

Но от извинений хозяин дома попросту отмахнулся.

– Заверши дела с кланами и гильдиями, не чиня больше хаоса и кровопролития. О большем, асцениец, я не прошу.

Сын Диомеда согласно кивнул.

– Мне самому только этого и хотелось бы.

* * *

Близилась ночь, а новых известий о Зоруне Цине или о встрече с кланами магов все не поступало. Принц Эхмад уверял, что причина последнего – лишь в том, что маги, по обыкновению, не могут договориться между собой, как все лучше устроить.

– Будут спорить то о том, то о сем, и мало-помалу придут к тому же самому заключению, к какому пришли бы, если б не спорили вовсе. И в гильдиях дела обстоят тем же образом: от них я тоже до сих пор не дождался вестей.

Охота на бывшего пленителя Ульдиссиана не приносила никаких плодов. Единожды замеченный в городе, Цин – или, вернее, Малик – исчез без следа. На взгляд Ульдиссиана, это значило, что верховный жрец уже сменил тело и теперь им может оказаться любой встречный.

Объяснить это принцу труда не составило, а вот как теперь быть – дело совсем другое. Эхмад заверил Ульдиссиана, что непременно сообщит о сем обстоятельстве Амолии и остальным, но Диомедову сыну этого показалось мало. Сомнений быть не могло: по Ульдиссианову душу Малик явится непременно… а стало быть, жертвой злокозненного духа может пасть всякий, кто попадется ему на пути.

Предложение Ульдиссиана поискать кров в другом месте Эхмад без раздумий отверг.

– Во-первых, если эта жуткая тень не узнает, что ты покинул дворец, то проникнуть сюда попытается все равно. Во-вторых, если ты уйдешь из дворца, маги могут счесть это благовидным предлогом для заявления, будто ты больше не под моим покровительством. Наши маги, мастер Ульдиссиан, весьма и весьма предприимчивы…

– Все это заставляет задуматься: а стоит ли вообще с ними дело иметь? Стоит ли доверять им хоть в чем-нибудь?

– О, вполне. Дав клятву, они ее сдержат. Только за каждым словом ее следи со всем возможным вниманием.

С этим не слишком воодушевляющим предостережением Эхмад и оставил Ульдиссиана одного. Спальню принц ему предоставил исключительно пышную: такой роскоши бывший крестьянин не видывал даже в Парте, гостя у мастера Итона. Бархатисто мягкую, круглой формы кровать укрывал высоченный балдахин, сплошь украшенный вышивкой, изображавшей красоты джунглей. Всевозможные звери, деревья, цветы навевали покой и нисколько не раздражали, как показалось Ульдиссиану вначале. В каждом углу балдахина блестела золотом пара скрещенных копий.

На взгляд простого селянина, роскошь убранства комнаты просто-таки резала глаз. Ярко-алое, оранжевое, золотое – как не похоже все это было на краски лесов, свойственные обычным крестьянским хижинам! Возможностью украшать жилища схожим манером народ Ульдиссиана не располагал: все земляки его в поте лица добывали хлеб насущный земледелием.

Пара огромных узорчатых окон справа открывала вид на северные кварталы столицы. Легкие, скорее всего, шелковые, занавеси почти не пропускали яркого света снаружи. Ульдиссиан быстро понял: столичный град не засыпает целиком никогда: здесь постоянно, и днем и ночью, кто-нибудь да бодрствует. Удивительно… как люди могут жить прежней жизнью, когда в мире происходит столько грандиозных, чудовищных событий, в которых он не только участвует, но и является основной их причиной?

Тут ему снова пришли на ум Мендельн, Серентия и все остальные. Неизвестно, отчего, однако с течением дня Ульдиссиан беспокоился о них все сильней и сильней. Казалось, с ними что-то неладно, но что стряслось – этого он не понимал. Не понимал, а мысленно окликнуть их опасался: вдруг, если там, среди эдиремов, все по-прежнему, они встревожатся, как бы с ним не случилось чего дурного? Нет, Ульдиссиану отнюдь не хотелось, чтоб эдиремы натворили чего-нибудь сгоряча. Любая мелочь, лишавшая его возможности добиться поддержки магов и гильдий в схватке с Собором, могла обернуться немалой бедой.