Лжец

– При моем приближении Штефан указал мне на небольшой сарайчик, или схожую с хижиной постройку, и скрылся в ней. Я вошел следом.

– А! Можешь не продолжать… небольшой сарайчик, или схожая с хижиной постройка, была на самом деле мужской уборной?

– Впервые в жизни повстречавшись со старейшим другом своего деда, с человеком, о котором он столько слышал, Штефан, естественно, обнял меня и по-дружески запечатлел на моих щеках по поцелую. Мы с ним были puszipajtas, понимаешь? Затем Штефан опустился, чтобы открыть кейс, на колени. В этот-то самый миг из кабинки и выскочили двое полицейских, которые произвели неприятный шум и арест.

– Это силлепс или зевгма?

– Это неуместная выходка и большое неудобство.

– Строго говоря, «удобства» там имелись… Но ты вряд ли можешь винить этих двоих. Вообрази сам: парочка мужчин целуется в уборной, потом один из них встает на колени… о чем мог подумать полицейский?

– О том, чтобы заняться своим делом, – холодно ответил Трефузис.

– Он им и занялся.

– Адриан, мы уже далеко отъехали от Англии. Предлагаю тебе держать твое извращенное чувство юмора в рамках приличий.

– Прости, – Адриан залепил себе рот ладонью.

– Я готов признать, – продолжал Трефузис, – что человек, наткнувшийся на такое tableau,[133] может впасть в искушение присовокупить к нему нездоровые истолкования, но только в том случае, если собственный его мозг состоит из вещества настолько вульгарного и гадостного по природе своей, что человек этот и сам ощущает себя повинным в неприличиях, достойных бесстыднейшего из эротических еретиков страны. Штефана же происходившее привело в полное недоумение. Я, однако, сумел, пока мы дожидались полицейского фургона, перекинуться с ним парой слов по-венгерски. Я… э-э… устроил сцену, и ему удалось схватить кейс и, как выразились газеты, «совершить удачный побег».

– Какого рода сцену?

– Сцену как сцену. Просто сцену, знаешь ли, в общем смысле этого слова.

– Да ладно, Дональд. Что за сцену ты учинил?

– Ну хорошо. Если тебе необходимо знать, я испустил вопль животной похотливости и попытался содрать штаны с удерживавшего меня полицейского.

– Как?

– Нет, я не сомневаюсь, что ты, Адриан, смог бы измыслить десяток эскапад более уместных, однако мне под давлением момента ничего другого в голову не пришло. Я вцепился в брюки несчастного, а когда его напарник бросился к нам, чтобы выручить друга из столь рискованного положения, Штефан на время оказался вольноотпущенным. Он вернулся в «Баранью лопатку» и оставил там вещь, ради доставки которой специально приехал в Кембридж и которая находится ныне при мне. А после Боб организовал его безопасное возвращение в Гастингс.

– Да, я все собирался тебя спросить, Боб-то как ко всему этому причастен?

– Боб мой друг.

– По Блетчли?

– В свое время Боб в каких только затеях не участвовал. Японцы даже отрезали ему язык.

– Что?

– Ну да, только он не любит об этом рассказывать.

– А, ха и еще одно долбаное ха. Но ты так и не сказал мне, кто наш враг.

Трефузис потянулся за овсяным печеньицем.

– Враг?

– Вот именно, враг. Люди, ограбившие нас в Германии, укравшие твой кейс. Люди, которые убили Молтаи и которые, – Адриан скрутил шею, оглядываясь, – так и висят на наших задницах.

– Ну что же, представляется, что «врагов» у нас двое, Адриан. Молтаи убили верные слуги Венгерской народной республики, думаю, в этом сомневаться не приходится. Хозяева Белы не желали выпустить его изобретение из своей страны.

– И теперь они преследуют нас?

– Нет, нас преследуют враги номер два. Они-то год назад и ограбили нас в Германии.

– Но кто они?

– Ну, – сказал Трефузис, – я, вообще-то, надеялся, что об этом лучше известно тебе, Адриан.

Глава одиннадцатая

I

В коридоре Руди едва не налетел на необычайно толстого мужчину с маленькой головой и жидкими волосами. Только ценой огромных усилий Руди, прошедшему выучку на лыжных склонах Инсбрука, удалось сохранить равновесие и координацию движений, не уронить поднос с напитками, который он нес, и продолжить путь, дрожа и кляня вполголоса грубость и неуклюжесть постояльцев. Должно быть, это музыкальный критик, приехавший на Зальцбургский фестиваль; только от представителя прессы и можно ожидать подобного отсутствия какого-либо изящества.

Руди негромко постучал в дверь гостиной люкса «Франц-Иосиф» и прислушался, ожидая ответа. В «Австрийском дворе» он работал всего лишь неделю и не питал уверенности, что просто постучать и войти, как он делал в отеле «Почтамт» в Фушл-ам-Зее, где осваивал свое ремесло, будет правильно. «Австрийский двор» был во всех отношениях фешенебельнее «Почтамта», здесь все делалось на европейский пошиб, со вкусом, стилем, изысканностью, осмотрительностью и точно отмеренным Schluck[134] австрийского Gemüt-lichkeit.[135]

Ответа изнутри не последовало. Но ведь кто-то же заказал бутылку лимонной водки «Абсолют» и три стакана, кто-то обращался в бюро обслуживания. Стало быть, разумно предположить, что кто-то в люксе есть? Руди стукнул еще раз, немного подождал.

По-прежнему ничего. Чрезвычайно странно.