Лжец

Эйдриан смотрел, как правая рука Листера медленно сползает к левому боку и вытаскивает на свет, из-под отворота зеленовато-голубого костюма «сафари», автоматический револьвер. По крайней мере, Эйдриан полагал, что это автоматический револьвер. Эта штуковина безусловно была некоторой разновидностью ручного стрелкового оружия и теперь целила прямехонько в голову профессора Трефузиса. Эйдриан надеялся некогда, что впереди у него целая жизнь, за которую он успеет накопить кучу разных сведений, включая и основные познания относительно стрелкового оружия — достаточные, чтобы суметь, к примеру, определить разницу между пистолетом, револьвером, автоматическим там или полуавтоматическим. Теперь же ему предстояло быть убитым из одного такого приспособления, так и не успев выяснить, что оно собой представляет.

— «Мендакс», — сказал, не проявляя никакой озабоченности, Трефузис, — разумеется, в полном вашем распоряжении, вы можете держать его при себе, можете сбыть с рук — как пожелаете, сэр Дэвид. Против пуль у меня аргументов нет. Однако я должен попросить, чтобы вы позволили мне закончить мое выступление. После этого можете убить нас всех, поскольку убить нас всех вам, конечно, придется, ибо я уверен, что, объявляя о моем намерении осведомить ваших политических хозяев насчет совершенно предосудительной роли, сыгранной вами в этом деле, я говорил от имени всех, кто присутствует в этой комнате.

— О, разумеется, я поубиваю вас всех, — пообещал сэр Дэвид. — Поубиваю, и с величайшим моим удовольствием.

— Естественно. Однако я не могу позволить вам получить «Мендакс» — даже по цене столь низкой, как шесть пуль, — не продемонстрировав предварительно его изумительные возможности. Вы же не станете приобретать кота в мешке, сэр Дэвид… да еще и заглазно. Собственно говоря, ради этого Эйдриан здесь и присутствует.

Сэр Дэвид сложил на груди руки и поразмыслил.

— Ну хорошо, — согласился он, — если это вас позабавит.

— Спасибо. — Трефузис склонился над столом. — Поправьте меня, Штефан, если я ошибаюсь, но, сколько я знаю, все, что мы должны сделать, это соединить два приемника таким, примерно, образом…

Эйдриан заставил себя оторвать глаза от оружия в руке Листера и повернуться к Трефузису. Тот уже вскрыл батарейные отделения приемников. Из одного выставился наружу плоский соединительный кабель с разъемом на конце. Трефузис воткнул его в батарейное отделение другого приемника, и разъем с негромким пластмассовым щелчком встал на место. Затем Трефузис воткнул в гнездо одного из приемников штырек наушников и вопросительно взглянул на Штефана. Молодой человек покачал головой:

— Не в этот, в другой. Точно в другой.

— Спасибо, мой мальчик. — Трефузис вытянул штырек и вставил его в гнездо другого приемника. — Двести пятьдесят метров, по-моему?

— Правильно, — сказал Штефан. — Вы услышите шум.

Трефузис, приложив наушники к уху, повертел ручку настройки первого из приемников.

— Ага! — наконец сказал он. — Эйдриан, будь так добр…

Эйдриан трясущимися руками принял наушники. Он заглянул в глаза Трефузиса, ответившего ему любящим взором.

— Это необходимо, мой дорогой, — сказал профессор. — Уверен, тебе это не причинит никакого вреда.

Едва наушники оказались на голове Эйдриана, он почувствовал себя намного увереннее. Голову его наполнило мягкое шипение, сквозь которое проступали звуки более ясные, резкие — акустические подобия проплывающих перед глазами ярких пятен. Все это было очень приятно, очень успокоительно: омовение мозга. Он услышал также, вполне отчетливо, и звук настоящий, внешний: за его спиной Трефузис нажал на устройстве какую-то кнопку. После этого шипение с пляшущими короткими звуками сменилось более широким, глубоким гудением. Эйдриан понемногу утрачивал ощущение физического контакта с миром. Он совершенно отчетливо сознавал, что сидит в кресле, однако какие части его тела соприкасаются с таковым, сказать не смог бы. Где-то в середине этого теплого, насылающего невесомость прилива звуков повис голос Трефузиса:

— Скажи мне, что ты чувствуешь, Эйдриан. Эйдриан знал, что он чувствует. Он знал все.

Внезапно в разуме его не осталось ни единой загадки, все стало открытым и ясным. Он словно бы плыл сквозь доли, складки, нейроны, синапсы, полости и соединения собственного мозга.