Лжец

Гам, донесшийся от «Митры», соседствующего с «Бараньей лопаткой» паба, заставил Эйдриана взглянуть на другую сторону улицы. Оба заведения уже закрывались. Хозяин «Митры» выпроваживал громогласную подвыпившую компанию. Чуть в стороне от него Найджел запирал на ночь дверь «Лопатки». Но внимание Эйдриана привлекло нечто, находящееся над головой Найджела. Одно из верхних окон — окно той самой приватной трапезной, которую он совсем недавно оставил, — располагалось прямо над входом в паб. И Эйдриан увидел в нем четкий силуэт стоявшего спиной к окну мужчины. Может, это Трефузис, произносящий тост? Эйдриан вгляделся. Нет, определенно не Трефузис.

Эйдриан решил подождать, пока разбредутся покинувшие «Митру» гуляки. Те простояли у паба сто, как ему показалось, лет, оглашая улицу пьяным гоготом, но наконец с криками потопали к мосту Магдалины и скрылись из виду. Улица опустела. Эйдриан перешел ее, направляясь в узкий тупичок, отделяющий один паб от другого. На первом этаже «Бараньей лопатки» было пусто. Эйдриан огляделся в поисках ящика или проволочной корзины из-под пивных бутылок, на которую можно было бы взобраться. В самом конце тупичка стоял пластмассовый бак для мусора со сделанной белой краской надписью: «Только „Митра“!» — восклицательный знак содержал в себе всю историю ожесточенного соперничества двух пабов, жалкого и комичного, еще успел подумать Эйдриан. Он подтащил бак к окну первого этажа «Лопатки» и, утвердив на крышке бака левую ногу, попробовал подтянуться, однако крышка не выдержала, и нога Эйдриана по самое бедро ушла в отбросы. Боль продрала живот, от поднявшейся вони на Эйдриана нахлынула тошнота. То, что любая выброшенная человеком дрянь, проведя хоть какое-то время в мусорном баке, начинает смердеть в точности как весь прочий мусор, всегда оставалось для него загадкой. Изо всех сил стараясь не дышать, он перевернул бак и проверил, выдержит ли днище его вес. Днище выдержало, и Эйдриан, поставив ногу на подоконник, распрямился. Голова его находилась теперь не более чем двумя футами ниже окна второго этажа. Он услышал голос Хэмфри Биффена:

— Я все еще не очень уверен в том, как нам считать очки.

— Виноват? — произнес Сабо.

— Ну, Дональд опять победил. Тут сомневаться нечего, — сказала Нэнси. — Даже если совсем не брать в расчет «Темного врана». В конце концов, его использовали обе стороны. Результат был бы тем же и без него. Он лишь добавил всему пикантности. Признайся, ты не учел правил Уолтона и искренне поверил, что завладел половиной «Мендакса»: ну и продулся, ведь так, Дэвид?

— Хрен с вами со всеми, — пророкотал голос дяди Дэвида. — Дональд изменил правила в середине игры! Превратил ее в какой-то недопеченный романчик, лишь бы получить возможность перекинуть через колено и выпороть моего постреленка племянника. Хотя порку-то он более чем заслужил, не спорю.

— Что ж, это и тебе давало полшанса, — сказала Нэнси. — Но ты проиграл по всем статьям, и сам это понимаешь.

— Ха! Вы меня еще плохо знаете. Будете мне грубить, я устрою следующий тур в Ливане, поймете тогда, почем фунт лиха.

— Как ты станешь объясняться со своей конторой? — спросил Хэмфри.

— А никак. Ну, потратил немного денег на слежку за Штефаном. Слетал пару раз в Зальцбург. Активизировал в Будапеште Слесаря. Ленивому прохвосту давно уже следовало врезать сапогом по заднице. Кому от этого стало плохо? Весь мир знает, Дональд, что ты — мой Мориарти. Начальство позволяет мне время от времени вгрызаться в тебя, просто чтобы задобрить сидящую во мне бешеную собаку. Я так думаю, им приятно сознавать, что и во мне присутствует нечто человеческое.

— А когда вы начнете следующую игру? — спросил другой Сабо.

— Мы стараемся, чтобы каждая продолжалась года два-три, — ответил Трефузис. — Как любое другое из достойных человека занятий. Потом отдыхаем с годок, прежде чем приступить к новой. Мы с Дэвидом вечные противники, а помощников себе набираем по собственному усмотрению. Я почти всегда привлекаю Хэмфри и Элен, Дэвиду нравится использовать Дикона. Я — шпион, а Дэвид — ловец шпионов.

— Дональд придумывает сценарий, а я должен его остановить. Что я и сделал в семьдесят четвертом.

— Дэвид вправе использовать все средства своей Службы, но на свой страх и риск.

— На твой тоже, давняя любовь моя, — произнес Дэвид. — То, что ты теперь обратился в грязного сортирного прохиндея, для меня, смею сказать, своего рода победа.

— Это верно, — заметил Саймон. — Ты едва не угодил в тюрьму, Дональд.

— Да, готов признать, оборот непредвиденный, впрочем, такие фокусы лишь сообщают дополнительный блеск репутации стареющего преподавателя, тебе так не кажется?

— Ты не мог бы что-нибудь предпринять на этот счет, Дэвид? — спросила леди Элен. — Сказать словечко кому следует, добиться пересмотра свидетельств, уговорить полицейского, который его арестовал, отречься от своих показаний… все что угодно?

— Разумеется-разумеется, — благодушно пророкотал голос дяди Дэвида.

— Право же, Дэвид, никакой необходимости…

— Простите, а когда вы все это затеяли?