Лжец. Мы больше не твои (СИ)

А звуки сирен все ближе, и я понимаю, что полиция в пути… и кто-то ведь их вызвал…

Сам Царев или охрана на постовой…

– Отпусти девушку, – наконец, совершенно спокойно выдыхает Вадим.

– Или что?! Эта девушка – моя жена, а ты ворвался в мой дом, Царев, считай, себе смертный приговор подписал.

– Отпусти ее. Поговорим. Все твои махинации вскрыты.

Голосом Вадима можно колоть лед. И в глазах у него такая пустота. Будто киборг передо мной, а не человек. Ни единой эмоции на лице.

И я не понимаю, он сейчас блефует или действительно говорит правду?!

То, что у Царева своя игра… я теперь это понимаю, единственно, не пойму, какая роль у меня во всей этой игре изощренного ума…

Я смотрю на Вадима. Вспоминаю, каким пылким и жарким он был, как целовал, улыбался… Как шутил и кормил меня наутро…

И этот мужчина их моих воспоминаний совсем недавнего прошлого и человек в темных одеждах, который сейчас стоит передо мной – они разные, как небо и земля…

И который из них настоящий, я не знаю…

– Зацепила тебя моя жена, да?

– Отпусти ее. Будем разбираться вдвоем.

Опять ледяной голос Царева. Он просто вызывает соперника тет-а-тет. При этом кажется, его мало колышет, словлю ли я пулю…

В груди начинает жечь нестерпимо. Не от страха, а вот от какого-то странного чувства, которое наполняет сердце болью.

Станиславский же кипит и бурлит. Его хватка становится все сильнее, он причиняет боль и синяки. А затем Петр плюется фразой, от которой у меня кровь стынет в жилах:

– Тебе меня не уделать, приблудыш! Как отец умудрился только такого выродка заделать и не прибил в зародыше?!

Глава 14

Вадим Царев

Прошлое

– Сыночек… сыночек… проснись…

Меня тормошат родные руки, в комнате темно, открываю глаза и вижу только силуэт.

– Мам…

– Мой сладкий. Слушай меня. Слушай. Что бы ни случилось, не выходи из комнаты. Слышишь меня, Вадик?

– Мама… я не понимаю…

Накрывает мои губы пальцем.

– Дай слово! Дай мне словно, что бы ни случилось, ты из комнаты не выйдешь!

– Я… да… хорошо… – киваю и моргаю, окончательно просыпаясь.

Мама крепко прижимает меня к груди.

– Я люблю тебя, сынок. Помни. Я тебя очень люблю. Ты мой сын, моя жизнь! Все будет хорошо! Все у нас с тобой будет хорошо…

Обнимаю нежные плечи мамы, ощущаю ее выпирающий живот, а затем мою комнату освещают фары, машина тормозит со скрежетом. Объятия матери становятся сильнее на доли секунд, но затем она отдаляет меня от себя и заглядывает мне в глаза.

– Помни, что ты мне обещал, Вадим! Что бы ни произошло, ты не выйдешь из комнаты! Обещай мне! Обещай!

– Обещаю! – пламенно отвечаю матери и чувствую ее торопливый поцелуй… ее последний поцелуй, который выжег во мне клеймо…

Мама поднимается, откидывает длинные волосы за спину, поправляет халат и торопливо идет в гостиную, прикрывая дверь.

– Где ты?! Ира! – слышу злой рык. Язык у кричащего заплетается, а затем хлопает дверь. Такой грохот стоит, будто большое тело нашего хозяина ударяется о мебель, затем следует громкий пьяный мат, а я, как мама просила, уши ладошками закрываю и напеваю песенку, которую мне она часто на ночь пела.

– Сергей… – голос мамы наполнен страхом, он дрожит.

– Ты чертова тварь! Ты что, на садовника позарилась?! Уйти захотела?!

– Сережа, послушай…

Вскрик… какое-то шуршание. Я подрываюсь с кровати, спрыгиваю, но останавливаюсь. Помню об обещании матери, помню, что просила, чтобы не выходил.

– Ты пьян, Станиславский! Прекрати! Хватит! Я не хочу! Я ведь беременная! Прекрати…

– Что не хочешь?! Меня не хочешь?! Нагуляла, значит?!

– Сергей, ты пьян! Как ты можешь такое говорить?! Так больше продолжаться не может!

– Да я тебя, тварь такую! – рев, а затем глухой удар, что-то падает, разбивается.

А я, как раненый зверек, рвусь туда и останавливаюсь, помню, как слово дал, как мама просила, чтобы, что бы ни случилось, я не вылезал из спальни…

Но я не выдерживаю, выскакиваю и вижу Сергея Петровича, хозяина нашего, над моей мамой, он замахивается и в живот ее ударить хочет, лечу к ним и слышу оглушительный крик мамы:

– Вадим, нет!

Я лечу вперед, наперерез ноге озверевшего хозяина и боль ударяет по ребрам, меня буквально разрывает, ударяюсь спиной больно, затылком, и мир затухает, последнее, что вижу, взгляд матери, направленный на меня.

Я просыпаюсь от солнечного луча, который светит в глаза. Встрепенулся, почувствовав страшную боль в ребрах. Едва дышать могу…

Поднимаюсь кое-как и маму вижу.

– Мама… мам…

Подхожу к ней, тормошу, а она лежит, и кровь… весь подол халата в крови… а я на руки свои смотрю, и они в багряных пятнах…

Я забыл про боль в животе и в голове, выбежал во двор с диким ревом волчонка.

– Помогите! Помогите!

Бегу, как вдруг нарвался на сына хозяина, почти взрослого, он смотрел на меня, на мои руки.

– Помоги! Мама там…

Только Петя лишь зубы свои скалит, на меня, как на отребье смотрит.

– Вали отсюда, ублюдок мерзкий, чего разорался?!

– Мама… там кровь…