Лжец на кушетке

Маршала охватило ощущение эйфории. Он чувствовал себя гением интерпретации. Когда-то он был в «форме», играя в баскетбол: корзина казалась огромной мишенью — любые броски трехочковые, крученые, в прыжке, с любой руки. Он просто не мог промахнуться. Теперь он был «в форме» в своем кабинете — с Питером, с Адрианой, с Шелли. Он просто не мог ошибиться. Каждая интерпретация со свистом — вж-ж-ж-ж — проносилась и била прямо в сердце.

Как ему хотелось, чтобы Эрнест Лэш мог присутствовать на этом сеансе, видеть и слышать все это. Вчера они опять сцепились с Эрнестом. Причем это происходило все чаще — практически на каждой встрече. Боже, с чем ему приходилось иметь дело. Все эти терапевты вроде Эрнеста, эти новички, просто не понимают, просто не могут понять, что единственная задача терапевта — интерпретировать, только интерпретировать. Эрнест никак не может уяснить, что интерпретация — это не просто одна из опций, не просто одна из форм деятельности терапевта, — это все, что он должен делать. Это надругательство над природой и здравым смыслом: специалисту его уровня приходится иметь дело с подростковыми нападками Эрнеста на эффективность интерпретации, со всем этим вздором, который он несет про аутентичность и открытость, и со всем этим трансперсональным бредом про слияние душ.

Внезапно тучи разошлись, и Маршал все увидел и все понял. Эрнест и все эти критики психоанализа были действительно правы относительно неэффективности интерпретаций — их интерпретаций! Метод интерпретации, попав к ним в руки, терял свою эффективность, потому что они давали неверные интерпретации! И разумеется, думал Маршал, он превосходил их в мастерстве не только с точки зрения содержания интерпретаций, но и в манере представления ее пациенту. Он был способен сформулировать интерпретацию, подобрать нужный язык и нужные метафоры для каждого пациента, и гений его заключался в способности достучаться до пациента любого социального статуса — от многоопытных академиков, нобелевских лауреатов в области физики до людей низшего звена — игроков и альфонсов-теннисистов, этого мистера Мерримена, который буквально смотрит ему в рот. Отчетливее, чем когда-либо, он осознал, насколько совершенным орудием интерпретации он является.

А мои расценки, думал Маршал. Разумеется, его услуги не должны стоить столько же, сколько услуги других терапевтов, ведь он мастер высочайшего класса. Действительно, подумал Маршал, а кто может сравниться с ним? Если бы за его сеансами наблюдал некий божественный

Жибунал бессмертных гениев психоанализа — Фрейд, Ференци, Фенихель, Фэйрбейрн, Салливан, Винникот, — они восхищались бы им: «Восхитительно, удивительно, экстраординарно! Это паренек, Стрейдер, — это что-то! Не стойте у него на пути. Без сомнения, это величайший терапевт из ныне живущих!»

Давно он не чувствовал себя так хорошо, возможно, с того самого славного года, когда он был защитником в колледже. Может быть, подумал Маршал, все эти годы у него была субклиническая депрессия. Может быть, Сет Пейнд не смог достаточно хорошо проанализировать глубину его депрессии и мрачность грандиозных фантазий. Видит бог, Сет ничегошеньки не смыслил в гениальности. Но сегодня, сейчас, Маршал понял, отчетливее, чем когда-либо, что от грандиозности не нужно отказываться, что это естественный способ «я» избавиться от ограничений, тоски и отчаяния повседневной жизни. Нужно лишь найти способ придать ей адаптивную, осуществимую, зрелую форму. Например, обналичить чек производства велосипедных шлемов на шестьсот тысяч долларов или стать президентом Международной психоаналитической ассоциации. И все это ждало его впереди. В ближайшем будущем!

Нежданный скрипучий голос ворвался в мечты Маршала.

«Знаете, док, — сказал Шелли, — вы смогли добраться до самой сути вещей, вы смогли оказать мне помощь так быстро, и потому я еще больше ненавижу этого кретина Сета Пейнда, который нанес мне такой ущерб! Вчера вечером я произвел инвентаризацию, подсчитал, сколько мне стоило его лечение… как вы сказали… его «ненормативные методы». То, что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами — я не хочу, чтобы это стало известно широкой общественности: я насчитал сорок тысяч долларов — именно столько я проиграл в покер. Я рассказывал вам, как мои напряженные отношения с мужчинами, порожденные доктором Пейндом и его сумасшедшими объяснениями, лишили меня возможности выигрывать в покер. Кстати, вы не должны верить мне на слово. Я легко могу представить банковские счета и аннулированные чеки на моем покерном счету на сумму в сорок тысяч долларов любому следователю, в любом суде. К тому же не забывайте про работу и тот факт, что я не способен нормально пройти собеседование, что является результатом вредоносного терапевтического воздействия. Здесь мы имеем, как минимум, полгода без зарплаты, без побочных доходов — еще сорок тысяч. Так сколько получается в итоге? А в итоге получается около восьмидесяти тысяч американских долларов».

«Да, я понимаю, какие горькие чувства вы испытываете к доктору Пейнду».