Лжец на кушетке

«И снова я напоминаю вам, что я не специалист в этой области, но мне кажется, что у большинства мужчин ситуация решается по принципу «все или ничего». Вы говорили об этом с Уэйном?»

«С Уэйном? Нет, мы ни о чем таком не говорили. Вот почему я задаю вам эти вопросы. На данный момент вы главный мужчина, единственный мужчина в моей жизни!»

Эрнест растерялся. Стратегия предельной честности ничего не говорила о том, как вести себя в подобной ситуации. Его смущала агрессивность Каролин, она выбивала почву из-под его ног. Он обратился к эталону, к своему супервизору, пытаясь представить, как бы ответил на этот вопрос Маршал.

Маршал сказал бы, что в данном случае следует постараться извлечь как можно больше информации: составить систематизированную беспристрастную историю ее сексуальной жизни с учетом подробностей процесса мастурбации и сопутствующих ему фантазий, как актуальных, так и прошлого.

Да, именно так и следовало поступить. Но у Эрнеста была проблема: он начинал чувствовать возбуждение. Повзрослев, Эрнест был уверен, что не представляет интереса для женщин. Всю жизнь он был уверен в том, что должен упорно работать над собой, использовать свой интеллект, чувствительность и шарм, чтобы не показаться тупицей. Он испытывал безумный восторг, слыша, как эта очаровательная женщина рассказывает о том, как мастурбировала, представляя себе, как раздевает его и стаскивает на пол.

Возбуждение ограничивало терапевтическую свободу Эрнеста. Если бы он попросил Каролин рассказать о ее сексуальных фантазиях со всеми интимными подробностями, он не смог бы точно сказать, какими мотивами руководствовался, задавая этот вопрос. Сделал ли бы он это для ее пользы или же для самоудовлетворения? Это было бы слишком похоже на вуайеризм, на занятия вербальным сексом. С другой стороны, если он будет избегать обсуждения ее фантазий, не будет ли это обманом по отношению к пациентке, которая не будет иметь возможности обсуждать самые актуальные свои проблемы? К тому же избегание этой темы может навести ее на мысль о том, что ее фантазии слишком постыдны, чтобы открыто обсуждать их.

К тому же он дал клятву самораскрытия. Разве не должен он поделиться с Каролин своими соображениями по поводу сложившейся ситуации, ничего не утаивая? Нет, он был уверен, что это было бы ошибкой. Может быть, в этом кроется очередной принцип терапевтической откровенности? Возможно, терапевт не должен делиться с пациентом тем, что вызывает у него сильный внутренний конфликт. Для начала ему самому следует проработать эти проблемы в процессе индивидуальной терапии. Иначе пациенту придется решать проблемы терапевта. Он записал этот принцип в блокнот — его стоит запомнить.

Эрнест ухватился за первую попавшуюся возможность сменить тему. Он вернулся к приступу паники, который случился у Каролин вчера вечером, и поинтересовался, не кажется ли ей, что он был вызван в том числе и сложными проблемами, которые они обсуждали на прошлом сеансе. Например, она могла задуматься над тем, почему столько лет жила в мучительном браке с нелюбимым мужем? И почему она никогда не пыталась решить эту проблему с помощью семейной психотерапии?

«Мне трудно объяснить вам, насколько безнадежным кажется мне мой брак в частности или супружеская жизнь в целом. Многие годы в моей семейной жизни не было ни искорки счастья или уважения. А Уэйн настроен так же нигилистически, как и я: он потратил много лет, много денег на терапию, но безрезультатно».

Эрнеста было не так легко сбить с толку.

«Каролин, думая о том, сколько мучений принесла вам ваша семейная жизнь, я не могу не поинтересоваться тем, какую роль в вашем неудачном браке сыграли ваши родители. Когда на прошлой неделе я спросил у вас о родителях, вы ответили, что никогда не слышали, чтобы ваша мать отзывалась об отце иначе как с ненавистью и презрением. Может, эта замешанная на ненависти диета, которой пичкала вас мать, сослужила вам дурную службу? Может, вам не стоило вбивать в голову день за днем, год за годом мысль о том, что мужчинам нельзя верить, что они преследуют лишь свои корыстные интересы?»

Кэрол собиралась вернуться к разговору о сексе, но не могла не броситься на защиту матери: «Ей было нелегко растить двоих детей: она была абсолютно одинока, ей никто не помогал».

«Почему одна? А как же ее семья?»

«Да что ее семья! Мать была совершенно одинока. Ее отец бросил их, когда она была маленькая, — один из первых отцов, которые отказывались платить алименты. От ее матери, ожесточенной, измученной паранойей женщины, тоже было мало толку. Они почти не разговаривали».

«А ее социальное окружение? Друзья?»

«Их не было!»

«У вашей матери был отчим? Ваша бабушка вступила в повторный брак?»

«Нет, об этом не могло быть и речи. Вы не знаете мою бабушку. Она всегда одевалась только в черное. Даже но, — совые платки у нее были черного цвета. Никогда не видела, чтобы она улыбалась».

«А ваша мать? В ее жизни были другие мужчины?»