Лжец на кушетке

«Понимаю я, понимаю. Противоречие очевидно. Я хочу, чтобы он отделился от меня, но, когда он начинает действовать самостоятельно, я прихожу в ярость. Это хороший знак — то, что он настаивает на праве иметь личную жизнь, даже если он скрывает от меня своих женщин».

«Не просто хороший знак, — сказал Маршал, — но и знак того, что вы провели хорошую терапию. Чертовски хорошую терапию! При работе с зависимым пациентом лучшее вознаграждение — бунт, а не заискивание. Получайте от этого удовольствие».

Эрнест был тронут. Он молчал, едва сдерживая слезы, переполненный благодарности, и пытался осмыслить услышанное. Он так много лет заботился о других, что отвык, когда кто-то заботился о нем.

«Что вы видите, — продолжал тем временем Маршал, — в своих комментариях по поводу того, как Джастину надлежало бы правильно обставить разрыв с женой?»

«Моя самонадеянность! Есть только одно мнение — мое мнение! Но это очень сильное чувство. Оно не исчезает и сейчас. Джастин разочаровал меня. Я желал ему большего. Знаю, я говорю как требовательный пациент!»

«Вы заняли столь непримиримую позицию в этой ситуации — настолько, что сами себе не верите. Зачем эти крайности, Эрнест? Что стало стимулом для этого? Какие требования вы выдвигаете к самому себе?»

«Но я верю в это! Он перешел из одной зависимости к другой, от жены — злой матери к матери-ангелу. Это любовное безумие, умопомешательство, — «ангелы с неба» — его засасывает блаженство, словно не до конца разделившуюся амебу, говорит он… все, что угодно, лишь бы не думать о своем одиночестве. И этот страх одиночества все эти долгие годы удерживал его в губительном браке. Я должен помочь ему понять это».

«Но не слишком ли круто вы берете, Эрнест? Не слишком ли вы требовательны? Полагаю, теоретически вы правы, но разве хоть один разводящийся пациент сможет соответствовать этому вашему стандарту? Вам требуется некий экзистенциальный герой. Это случается в романах, но, оглядываясь на годы своей практики, я не могу вспомнить ни одного пациента, который бы оставил свою жену таким вот благородным образом. Так что я повторю свой вопрос: что стало стимулом для этого? Приходилось ли вам переживать что-то подобное? Я знаю, что ваша жена погибла в автокатастрофе несколько лет назад. Но я почти ничего не знаю о том, как складывались ваши отношения с женщинами. Были ли у вас повторные браки? Разводились ли вы когда-нибудь?»

Эрнест покачал головой, и Маршал продолжал: «Скажите, если я буду задавать слишком много вопросов, мы перейдем грань между терапией и супервизорством».

«Нет, вы все делаете правильно. Никогда больше не вступал в брак. Моей жены, Рут, нет уже шесть лет. Но на самом деле наш брак перестал существовать задолго до этого. Мы жили в одном доме, но порознь, не расставаясь лишь потому, что нам было так удобнее. Уйти от Рут мне было слишком сложно, хотя я довольно быстро понял еще в самом начале — мы оба это поняли, — что мы не подходим друг другу».

«Давайте-ка вернемся к Джастину и вашему контрпереносу», — не отступался Маршал.

«Очевидно, что мне надо выполнять свою работу и надо прекратить требовать от Джастина, чтобы он работал за меня. — Эрнест посмотрел на помпезные позолоченные часы эпохи Луи XIV — только для того, чтобы в очередной раз вспомнить, что они выполняли исключительно декоративную функцию. Он взглянул на свои часы: — Осталось всего пять минут. Давайте обсудим еще один вопрос».

«Вы что-то говорили о выступлении в книжном магазине и случайной встрече с бывшей пациенткой».

«Нет, для начала скажите мне вот что. Меня интересует, должен ли я был откровенно признаться Джастину, что он вывел меня из себя, когда он прямо спросил меня об этом. Когда он обвинил меня в том, что я пытаюсь вернуть его на землю с небес его любовного блаженства, он был абсолютно прав — он все правильно понял. Полагаю, что, не подтвердив его верные наблюдения, я поступал антитерапевтично».

Маршал покачал головой: «Только подумайте, Эрнест, а что еще вы могли сказать?»

«Ну, можно было просто сказать Джастину правду — приблизительно то же самое, что я рассказывал вам сегодня». Так бы поступил Сеймур Троттер. Но Эрнест, разумеется, не стал говорить об этом.

«Как это? Что вы имеете в виду?»

«Сказать, что я невольно начал испытывать собственнические чувства; что я, возможно, ввел его в замешательство, поощряя его зависимость от терапии; а еще что я, вероятно, позволил некоторым своим личным проблемам исказить мое видение ситуации».

Маршал сидел, уставившись в потолок, но вдруг перевел взгляд на Эрнеста, ожидая увидеть на его лице улыбку. Но он не улыбался.

«Эрнест, вы это серьезно?»

«Почему бы нет?»