Лживая птица счастья - 2 (СИ)

«Проклятое пророчество! Из-за него я живу как на пороховой бочке», — погрустнел Ник и, обнаружив, что ноги привели его к деревянной панели, за которой скрывался винный погреб, счёл это указующим знаком. «Если уж пропало настроение работать, так отчего бы не выпить немного вина?» — сказал он себе и спустился по ступеням, ведущим в подвальное помещение.

После придирчивого осмотра хмельного воинства, обретающегося на стеллажах, его взгляд остановился на синей глиняной бутыли в полуистлевшей верёвочной оплётке.

Это вино подарил ему настоятель буддийского монастыря на Тибете, куда его занесло во время странствий по миру. Встреча состоялась давно, в самом начале семнадцатого века. Ник не особо помнил сам монастырь, впрочем, там и помнить было нечего — неровные глинобитные стены и скрывающаяся за ними повсеместная нищета, признающая лишь серый цвет — цвет безнадёжности и уныния. Но он до сих пор помнил, как выглядел настоятель, хотя в старике тоже не было ничего примечательного — среднего роста, тощий, обычное азиатское лицо: широкоскулое, тёмное от загара, с приплюснутым носом и глазами-щёлочками. Разве что в этих глазах-щёлочках светился недюжинный ум.

Странного гостя старик встретил вежливо, но насторожённо. Из дальнейшего разговора Ник выяснил, что его зовут Ли Вейж и что в молодости он зарабатывал себе на хлеб мечом — в основном, нанимался охранником к торговцам и, сопровождая караваны, много где побывал и много что видел. Когда Ник спросил, как он оказался в монастыре, старик сказал, что ему легко давались чужие языки, вдобавок с цифрами он управлялся куда лучше многих торговцев, поэтому частенько помогал своим хозяевам вести учётные книги, за что ему разрешали читать имеющиеся у них книги. Вот он и читал — всё, без разбора, не делая различий между светской и духовной литературой, пока однажды не попал к торговцу-буддисту, который, видя его тягу к знаниям, помог ему изучить «Дхарму» Сиддхартха Гаутама[1]. Учение Будды пришлось ему по вкусу и Ли Вейж, когда возраст начал брать своё, ушёл в монастырь.

«Вот теперь учу уму-разуму молодых бездельников, хотя с таким же успехом мог бы обучать муравьёв», — пожаловался настоятель в завершение своего рассказа и, наполнив чашу Ника вином, вопросительно посмотрел на него. Старик умирал от любопытства, но не смел задавать ему вопросы. Слишком много господ он повидал на своём веку, чтобы не понять, что его гость не простой дворянин. «Может быть, это чужеземный князь, только непонятно, почему он без свиты», — услышал Ник его мысли и усмехнулся.

— Свиты у меня нет, это правда, но нападать на меня не советую, — сказал он, не глядя в темноту, откуда доносилось взволнованное дыхание послушников, вознамерившихся ограбить богатого гостя, путешествующего без охраны. Деревенские оболтусы, совсем недавно пришедшие в монастырь, ещё не успели набраться буддийской премудрости.

При виде тёмных глаз гостя, сверкнувших призрачным зелёным светом, настоятель тихо вскрикнул и упал на колени.

— Господин, умоляю вас, не убивайте мальчишек! Они не ведают, что творят!

Ник, положивший было руку на оружие, сменил гнев на милость. Уж очень ему понравилось вино, которым угощал его настоятель.

— Ладно, старик, я их не трону. Но знай, если твоё дурачьё не одумается, я устрою твоей пастве преждевременное Небесное погребение, а монастырь сравняю с землёй.

Угроза произвела впечатление не только на послушников, но и на монахов, которые находились поблизости и под видом вечерних молитв скрытно наблюдали за гостем. Переглянувшись, и те и другие растворились в темноте.

Вопреки бытующему мнению, никакие боевые искусства буддийские монахи не практиковали, зато много медитировали, стоя сутки напролёт в ледяной воде горной реки, протекающей поблизости, что способствовало усмирению духа, но плохо сказывалось на теле, мучимом холодом и голодом. Места, где был расположен монастырь, отличались суровым климатом и окрестные крестьяне, сами живущие впроголодь, крайне скупо подавали милостыню тем, кто отмаливал их грехи и просил благословения у богов.

Миролюбивая буддийская религия берегла жизнь любого существа, кроме жизней своих адептов. И поскольку выращенного на огородах не хватало для прокорма пятидесяти здоровых мужчин, а убивать животных им не разрешала религия, то монахи смотрели сквозь пальцы, когда послушники, находящиеся на положении слуг, подворовывали у крестьян. Правда, самые отчаянные временами грабили одиноких путников, но монахи и на это смотрели сквозь пальцы. Главное, чтобы все были живы, а там Будда сам разберётся, кто прав, а кто виноват — его последователи, умирающие с голоду, или богатый торговец, не желающий делиться с монастырём своим добром.

— Сядь, я тебе не враг, — сказал Ник, видя, что настоятель по-прежнему стоит на коленях.