М.Ф.

– Свинья, свинья, ублюдок, почему не хочешь со мной подружиться? Почему не покорешиться, как я предлагал?

Я занял место у окна. Пассажиры набивались в автобус, довольные приятным вечером. Очень хвалили Царицу Птиц. Сын ее стоял на остановке, отверженный, глубоко сунув руки в карманы моей куртки. Я проверил, все ли свое имущество переложил. Свисток был холодный. Может, я свистом вызвал к существованию эту личину? Личина – симулякр, предвещающий смерть, не так ли? Бред. Пока он стоял там, как бы себя оплакивая, усы совсем отклеились, полетели к земле, кружась на морском ветру. Некоторые пассажиры рассмеялись. Или это я его личина? Бред. Автобус тронулся. Он все стоял там и что-то оплакивал. Потом вытащил из моего кармана правую руку, робко помахал. Ему еще хотелось, чтоб мы стали приятелями, корешами, старик. Мы быстро ехали к городу, оставив его. Я хотел полностью от него отдалиться, даже в ретроспективе. Он никогда не существовал. Потом, когда проезжали Магус Эмпориум, у меня, как привкус старого обеда, возникло тревожное воспоминание об одной лекции профессора Кетеки. Шелли. «Освобожденный Прометей»? Освобожденный Ллев, мать твою, бред. Вот какие строчки:

Маг Зороастр, мертвое мое дитя,
Встретил собственный образ, гулявший по саду.
Он единственный видел тот призрак.
Ибо ведомо, есть два мира, живых и мертвых…

А что было потом? Почему ему встретился собственный образ? Я не мог вспомнить. Не то чтобы это имело большое значение. Но старался отчаянно, голова заболела. Больше того, рана вновь стала кровоточить: я чувствовал струйку па левом ухе. Женщина рядом тоже заметила, цыкнула языком, словно кровь была какой-то непристойностью. Как несуществующий Ллев. Но именно носовым платком Лльва – заскорузлым от спермы – я вытер кровь.

Глава 10

А на следующее утро, когда я проснулся, – поздно, судя по освещению, – после абсолютно ничем не омраченного сна, вязкого, как сироп, его одежда ждала меня на стуле, точно сам Ллев. Брюки (имевшие на диалекте Лльва множественное число, так же, как яйца в оскорбительном смысле) были из немнущейся и негнущейся в сложенном виде ткани: я усадил их задницей на стул, и штанины свисали на пол. Пиджак сидел на спинке стула, как на киноактрисе тридцатых годов. Каким я был дураком, внеся нечто от него в жизнь, решившую выпарить память о нем, обезличить его. И нельзя себе было позволить покупку другой одежды, пока нет: все вело к моей капитуляции перед законниками. Рубашка была моя собственная, имелись носовые платки. Оскверненный, оскверняющий платок Лльва я оставил на сиденье в автобусе. Нельзя допускать более тесных контактов со Лльвом.

Устало побрился насухо, сидя на кровати, закрыв глаза; закрытые глаза лучше зеркальца для бритья: сразу учишься бриться вслепую. Потом выглянул в коридор, нашел его пустым, голым шмыгнул в умывальню принять душ. Оделся, пятерней причесался, рассовал по карманам багаж, пошел вниз. В вестибюле было пусто, кроме хозяйки, выпускавшей за своей конторкой гвоздичный дым Сурабаи.

– Съезжаю, – сказал я.

Выложил все свои бумажные деньги одним комком в кулаке, вытащенном из брючного кармана. Среди них оказалась и цыпка Карлотта; прежде чем я ее отделил, сунул в нагрудный карман, хозяйка заметила и говорит:

– Странно. Именно это слово я при вас вчера упоминала. Никакого нет фокуса, чтобы его запомнить.

Я не понял. Она отдала мне мой паспорт. И спрашивает:

– Пойдете в Дууму на чудо?

– На чудо?

– Mijregulu на их языке. Намоем – mu'jizat. Такое у них суеверие – ждать чуда в это время года. Один мальчик кричал нынче утром на улицах, что mijregulu произошло, причем произошло для него одного. Он был на утренней mijsa[73]вместе со своей матерью, и съел хлеб, который, по их суеверию… Впрочем, может быть, вы той же веры. Мальчик клялся, будто чувствовал во рту безволосого маленького ползавшего зверька, говорит, очень маленького, а в голове слышал голос младенца. А потом он его проглотил. По-моему, просто каннибализм. Но возможно, и вы той же веры.

– Ну, в каком-то рудиментарном смысле…

– Поскольку это не mijregulu puwblijgu, то есть не публичное чудо, его игнорируют. Для mijregulu puwblijgu по-ихнему надо, чтоб из невозможных источников хлынула кровь. Ну и всего час назад, пока вы, должно быть, еще спали, кровь потекла. Не из статуи ихней Сента-Евфорбии, как почти все ожидали, а из pipit или маленького zab'a младенца Исы, по-вашему, наверно, Иисуса, лежащего на руках своей матери. Отвратительно. Кровь, говорят, еще сочится. Ее собирают в чайные чашки. Не зовут никаких химиков, чтобы сделать анализ. Боюсь, все это отвратительно.

– Откуда, из?…

– Вот именно. Надеюсь, вы с удовольствием провели здесь время.