М.Ф.

– Щас она у меня через минуточку сообразит, мать твою. Ну, завел он разговор про мое дивное тело, то есть твое; знает, мол, будто он тебе, то есть мне, нравится, хоть ты этого и не показывал, всякое такое дерьмо. Потом пошли выпили, я все время разговаривал как ты, старик, длинные слова, всякие там перья в заднице. Потом он разревелся, мол, того другого любит по-настоящему, меня тоже любит, пускай все втроем поплывем, бросим это дерьмо, да кто-то в какой-то пивнушке сказал, никто никуда не уедет, старик, такой вышел закон потому, что кто-то попробовал мозги вышибить тому самому гомику.

– Хочу, – четко, слабо молвила Катерина.

– Давай, – сказал я. Она засеменила к двери, натянув, наконец-то, бретельки, скрыв при всей своей слабости груди от чьих-либо взоров.

– Ну, пошли мы сюда в заведение, где его дружок сказал, будет, – точно, там, мать твою, бухой в стельку. Мне подавальщик один говорит, вино пойдет? Только мы вино не пили, сели на тот самый белый ром, а потом снова смех, я дотумкал, ты наверняка где-то рядом. А вот эта тут, я так понял, давно работает, никакого к тебе отношения, естественно, не сестра, нет, нет, даже мысли не было, мать твою. Так или иначе, это как бы все объясняет, правда правда, поэтому я ухожу. Как-нибудь сообразим когда-нибудь при встрече, чтобы вместе сделать тот самый убийственный номер.

Он встал с постели, умышленно улыбаясь. Действительно, думал я, ему, по его понятиям, не в чем себя упрекать. Девушка в ночной рубашке из окна велит ему зайти.

– А двое других? – сказал я.

– Те самые? Старик, гомики, тогда и ты гомик, правда? Только не обижайся, старик. Должен же ты быть другим, видя, что мы одинаковые.

– Я не гомик.

– Ну, пускай по-твоему. В конце концов, навалились один на другого, будто один и другой большой гребаный кусок мороженого, уходить не хотели.

– Не ушли?

– Не ушли. Там сидят. Хозяин говорит, сдаст легавым.

Катерина этажом ниже явно пыталась стошнить, хотя и безуспешно. Крикнула впечатляюще умирающим тоном:

– Эмми, Эмми, мисс Эммет.

Я забыл, что мисс Эммет, если она очнется и Катерина, изобразив сильную дрожь и истерику, все расскажет, поведет себя в этом деле не столь разумно, как я. И сказал:

– Если полиция сюда явится, лучше тебе отправляться домой, или как ты там говоришь. Я больше не хочу неприятностей.

– Все ол-райт. Мама моя теперь знает немножко про старую историю про перепутанных. Я ей не стал рассказывать, что дурак гребаный Дункель привез тебя вместо меня, это вроде как бы слишком дорого стоит, если ты меня понимаешь. Я хочу сказать, мы с тобой по-настоящему одинаковые, не просто похожи, я хочу сказать, и вместе собираемся провернуть то великое чудо, мать твою. Жалко, та теперь знает, здоровая жирная страшная сука…

– Моя сестра. Слушай, давай-ка ты лучше… Я слышал теперь Катерину внизу на первом этаже, она старалась стошнить и поэтому теперь громче стонала.

– Все ол-райт. Ты же можешь велеть ей помалкивать насчет этого, пригрози двинуть в рыло, да в любом случае, скоро мы свалим отсюда и, как двое корешей, устроим большой балдеж. Я говорю, мам, свиньи звякнули Дупкелю в офис в отеле, велят меня убрать из города, им хватает делов без меня, говорят, будто меня видели на какой-то там Индиявииовата-стрит с мощной взрывчаткой в старом свертке-шмертке, а я все время в койке лежал в старом…

– Иидовинелла-стрит. На этой самой улице. Там была говядина, а не мощная взрывчатка. Слушай, иди-ка ты лучше…

По лестнице топали четыре ноги, как бы с нарушенной координацией.

– Щас пойду. На этой? Ну, ясно тогда. И они говорят, будто я говорю, что говядина, и похоже было на говядину, да они, мать твою, рисковать ничем больше не собираются. Так или иначе, мама моя говорит, что мне можно в кино сходить и машину взять, только не поздно. Я машину у отеля оставил, где повстречался с тем самым в поганой рубашке, так что вернусь щас туда. Извини за сегодняшнее, да ведь видишь, как вышло. Я хочу сказать, она тебе сестра. А ты мне корешок. Только я ж его не сунул, так что все в порядке, старик.

Его, вот именно: карлика-соучастника. Все было далеко не в порядке. Первой вошла мисс Эммет с мутными, быстро прояснявшимися глазами, за ней Катерина. Мисс Эммет продемонстрировала ожидаемое ошеломление, хоть и была подготовлена. Сходство было таким, что сперва она шагнула ко мне, но Катерина ее поправила. Не понравилось мне щелканье тех самых ножниц. Она их держала в руке, хотя они стояли на якоре у нее на поясе, лезвия открывались, защелкивались, повторяя: йях-йях.

– А это еще кто? – сказал Ллев. – Слушайте, леди, я ничего плохого не хотел, понимаете? Она сама меня позвала. Так чего я такого сделал? Вы на моем месте сделали бы то же самое.

– Это, – холодно представил я, – мисс Эммет. Можно назвать ее компаньонкой моей сестры. Можно сказать, предана моей сестре.