М.Ф.

Духи брака пусть возложат
Милость, счастие на ложе,
Где та пара будет гостью,
С юной плотью, с юной костью,
Свежий цветик розмарин,
Один уже не один
В обусловленном союзе…

Я ничего не мог поделать. И вскричал своим собственным голосом:

– О боже, подумать только, что вам хватило смелости ниспровергать гения, подобного Сибу Легеру…

Реакция была разной. Большинство, видно, думало, будто я разыгрываю дурной невоспитанный номер, некоторые взглянули на меня новым прищуренным взглядом, другие слишком плохо знали английский, чтобы уловить хоть какую-то разницу между этим и регулярным Л львом. Царица Птиц ничего не выдала. Доктор Фонанта добродушно сказал:

– Отлично, мой мальчик, не будем читать постельных стихов. Давайте-ка мы вас, вернее, вы сами давайте, ложитесь в постель…

Он кивнул руководителю оркестра, налитому пивом мужчине, сбросившему свою лягушачью куртку. Дирижер встряхнулся, заставил оркестрантов опять задудеть, загреметь тот же свадебный марш. Доктор Фонанта крикнул, перекрикивая его:

– Отведите их для счастливого сочетания браком.

Меня сразу с легкостью подхватил превосходно развитый человечек, несомненно, проделывавший подобные вещи профессионально. Впрочем, как и слоновьи танцы, вышло слишком профессионально. Вскоре меня отдельно и грубо тащили разнообразные бандиты, Катерину – намного нежней, даже с сочувствием, – команда, составленная из всех дам труппы, за исключением Эйдрин. Ее не было видно, она исчезла с птичьей внезапностью. Пока мы двигались к выходу за ареной, явился Великий Вертун с одной целлулоидной куклой со свадебного торта, зловеще ухмыльнулся всеми зубами, вытащил из кармана зажигалку, чиркнул, зажег и уничтожил куклу меньше чем за секунду. Я сказал:

– Может, не ту выбрал, ты, дерьмомозговый, салямизадый, обожравшийся мортаделлы ублюдок.

Был в тот вечер фейерверк, с грохотом раздиравший тяжелую парчу воздуха. Доктор Фонанта, толкаемый рядом Умберто, заметил счастливое совпадение праздничных вспышек, росчерков в небе, сиреневых вспышек, но еще более счастливое совпадение шума. Он сказал:

– Во всем этом можно увидеть, вернее, услышать, кошачий концерт. А теперь, леди и джентльмены, рысью их.

И мы запрыгали бегом, Катерина слабо охала ох-ох-ох-ох, по дороге к стоянке трейлера, остановились перед дверцей прекрасного синего передвижного жилого люкса восьми футов высотой и двадцати длиной. Следовавший позади Дункель, несколько подавленный (возможно, массовыми faux pas[92] покойного доктора Гонци, нечестность которого наконец ему открылась), вышел вперед с ключом, открыл, включил свет. Доктор Фонанта сказал:

– Теперь, может быть, дамы окажут невесте любезность, подготовив ее к завершению радостного события.

Хихикая, дамы ввели, поставив теперь на ноги, Катерину, продолжавшую слабо охать ох-ох-ох-ох, а потом резким выдохом нет, и опять нет, в широкую перспективу тени и мягкости. Потом дверца закрылась, я остался с мужчиной, бросившим меня точно так же, как однажды у меня па глазах заскучавшая обезьянка бросила игрушечную собачку, украденную у своей матери, – поддерживавшие руки утратили интерес, передали ношу воздуху, удар, визг. Я поднялся, отряхнул костюм Лльва, увидел, что Умберто протягивает мне выпивку в серебряной фляжке.

– Хватит, старик, – сказал я. – Довольно с меня на один вечер.

– U trink.[93]

И клянусь богом, пришлось. Оказалось, все в порядке: шерри-бренди с каким-то металлическим привкусом, только я в самом деле уже много выпил. Надо было напиться пьяным. Доктор Фонанта сказал:

– Как говорится, немецкий кураж. Ну, едва ли вы упрекнете меня, если я прочту часть своего стихотворения, адресованную одному жениху.

В руках у него была бумажка. Читал он почти свистящим шепотом, довольно далекий шум ничего для него не значил. Сильный мужчина, который меня поднял, а потом бросил, стоял поблизости, сложив руки и ухмыляясь. Доктор Фонанта продекламировал:

Даришь ты сладкую боль,
Царства ян лихой король,
Инь уже завоевал,
Прежде чем вошел и встал,
Облекаешь ты с колен
Нераздельный ноумен[94]
В некое подобье Фрины,
Утонув в пуху перины.
Требуй от Елены ласки!
Всякое обличье – маска,
Даже сибса[95] молодца
Меч ждет ковки кузнеца.
Хомо фабер, оранг тукан,
И, пока он не достукан,
Но по Божьей заготовке
Ждет охотно перековки…